– Подожди. – Шарлотта пошла за сестрой. – Я распоряжусь, чтобы тебя отвезли домой в одном из экипажей Диринга. Он знает, что ты здесь, так что нет смысла делать вид, что тебя здесь не было.

Луиза понуро кивнула.

– Вот и хорошо. – Шарлотта с облегчением вздохнула. – Ситуация и так достаточно сложная, и нет необходимости усугублять ее, подвергая риску твою безопасность. Сейчас я скажу Хадсону, и все устроится наилучшим образом. Когда твое послание попадет к адресату, я пришлю тебе записку. Постарайся не волноваться. – Она обняла Луизу. – Все образуется, обещаю тебе. – Она еще раз улыбнулась сестре и отправилась в вестибюль на поиски дворецкого.

Они старательно избегали друг друга. За два следующих дня Шарлотта и Диринг не сказали друг другу ни слова. Она старалась убедить себя, что их отношения почти не отличаются от тех, что были между ними до поцелуев, когда она проводила время в музыкальной комнате, а ее муж – в своем кабинете, но чувство потери сопровождало ее постоянно.

Раньше она как-то справлялась, упорно занимаясь музыкой. Самым трудным был вечер, когда солнце скрывалось за горизонтом, слуги расходились по своим комнатам и весь дом погружался в тишину. Не слышалось шагов горничных и звона тарелок. С пунктуальностью часового механизма ее муж исчезал в кабинете, и их странное сосуществование продолжалось.

Тогда она не задавала вопросов. Да и зачем? Нельзя сказать, что он не пускал ее в свой кабинет. Хотя обычно дверь была заперта, при большом желании она могла выбрать время, войти туда и осмотреть все, что ее интересовало. Даже интересно, почему она никогда не переступала порог его личной территории? Что ее удерживало по другую сторону двери? Страх выговора или некая прирожденная застенчивость? Шарлотта зажмурилась, но тут же открыла глаза. У нее не было настроения играть на фортепиано – слишком сильно отвлекли растревоженные эмоции и воспоминания. Страсть. Искушение. Ей удалось лишь краешком глаза заглянуть в возможное будущее. Жаль. Она и Диринг только начали путь к счастью, и их пути снова разошлись.

Хуже того. Она и для сестры пока еще ничего не сделала, разрываясь между преданностью Луизе и страхом уничтожить хрупкое доверие между ней и мужем. В общем, Шарлотта не спала всю ночь, у нее пропал аппетит, и она попросила принести ей легкую закуску в комнату. Она не знала, знал ли Диринг о ее отсутствии за обеденным столом, или его тоже там не было.

Утром при свете нового дня она решилась разобраться с делами сестры. Пусть и пребывая в смятении, Шарлотта надела накидку с капюшоном, попрощалась с Хадсоном в вестибюле и ушла из Диринг-Хауса пешком. На углу она остановила экипаж – в точности так же, как Луиза, направляясь на тайную встречу с любовником, и назвала кучеру адрес. Если ей повезет, уже к вечеру это затруднение, равно как и некоторые другие, будет улажено.

Нужный ей дом, как выяснилось, был расположен в лучшей части Мейфэра. Луиза всегда увлекалась дорогими кружевными украшениями и затейливыми шляпками. Очевидно, любовников она тоже предпочитала дорогих. Сколько раз в детстве Шарлотта помогала сестре спасти положение, которое могло стать весьма неприятным? Слишком много – не сосчитать. Это и разбитые фарфоровые статуэтки, и порванные или измазанные в траве юбки… Все это, конечно, в сравнении кажется безобидным. Но ведь это было только начало. А на этот раз действия Луизы полностью изменили ее жизнь.

Шарлотта вышла из экипажа, надела капюшон, расплатилась с кучером и поспешила вверх по ступенькам уличной лестницы к входной двери. Медный дверной молоток, выполненный в форме головы льва, казалось, злобно оскалился на непрошеную гостью. Она заставила себя постучать, опасаясь, что промедление лишит ее решительного настроя.

Дверь открыл престарелый дворецкий, который не выказал ни доброты, ни гостеприимства. Шарлотта вздернула подбородок, стараясь придать себе высокомерный вид. Физиономия высокого и чопорного слуги казалась уменьшенной, словно кто-то положил на нее ладонь и сдвинул все части лица к центру. Шарлотте захотелось расхохотаться, что, разумеется, было неприемлемо и неприлично, и она едва сдержалась.

– У меня послание для лорда Гордона. – Она не передала дворецкому карточку и не назвала своего имени. Каждое мгновение, которое она оставалась на ступеньках перед дверью, угрожало ее репутации.

– Хозяина нет дома. Могу я получить вашу карточку?

Отчаяние – она ничего не смогла сделать – заставило ее промолчать.

Дворецкий, похоже, не желавший ждать ни минуты, повторил.

– Итак, вы желаете оставить карточку?

Шарлотта пробормотала невнятные извинения, развернулась, сбежала вниз по ступенькам на улицу и огляделась в поисках наемного экипажа. Она собрала всю свою смелость в кулак, проехала через половину города и постучала в дверь, рискуя своей репутацией, а лорда Гордона не оказалось дома. Придется все повторить или найти другой способ поговорить с ним от имени Луизы. Увы, проблема оказалась сложнее, чем она рассчитывала.

– Интересно, почему в последнее время при виде тебя я всякий раз вспоминаю о финансовых потерях? – Линдси похлопал себя по карману. Этот символический жест должен был означать, что его финансы находятся в не самом хорошем состоянии.

Смысл вопроса был вполне понятен Дирингу.

– Возможно, потому, что не так давно ты совершил неразумные вложения? – Он ни минуты не сомневался, что его друг заключал пари на все, но насколько беспринципной или опрометчивой была ставка – совсем другой вопрос. Их дружба процветала на безусловном уважении привычек и пренебрежении к тайным делам друг друга. Именно по этой причине Диринг никогда не заглядывал в книгу пари «Уайтса».

– А здесь, полагаю, все идет плавно, без сбоев. – Линдси криво ухмыльнулся. Эту улыбку женщины часто считали завораживающей.

– Только глупцы верят в то, чего не видят собственными глазами. – Несколько смущенный своим ответом, который скорее подходил Факсману, Диринг устремил на друга задумчивый взгляд.

– Петля на шее затянулась слишком сильно? – Линдси устроился на своем обычном месте.

– Я бы предпочел это не обсуждать. – Тем не менее по непонятной даже ему самому причине он продолжил говорить: – Я на распутье и никак не могу решить, то ли мне придушить жену, то ли зацеловать ее до потери сознания.

– Лично я считаю, что поцелуи намного приятнее и вполовину убедительнее. – Остроумие Линдси было его самой привлекательной чертой. Последовало долгое молчание. – Каковы бы ни были ваши разногласия, тебе следует помнить одну вещь.

– Какую? – Ему надо было отрезать себе язык, чтобы не задать этот вопрос.

– Если мы говорим о привлекательности того или иного аспекта или черты характера, тебе нельзя забывать: ты женился на женщине, стоящей намного выше тебя на социальной лестнице. Не давай ей повода об этом вспомнить.

– Странно, что ты не получаешь кулаком в нос еще чаще. – Диринг сделал знак лакею. Он не посчитал слова Линдси смешными – по правде говоря, в глубине душе беспокоился по этой же самой причине. В доме два последних дня было необычайно тихо. И неважно, что в течение десяти месяцев были недели, когда ни он, ни Шарлотта не произносили ни одного слова. После того, как он услышал ее веселый смех, ощутил вкус ее губ и был уже так близок к познанию ее тела, молчание было особенно тягостным. Оно наполняло не только каждый угол дома, но и все уголки его души.