Неужто и две другие коробки, что стояли под верхней, тожебыли булами? А те, что находились в двух клетушках напротив её кабинета? Шуткабыла такая тонкая? И если всё так, кого разыгрывал Скотт? Её? Инкунков вродеВудбоди? Объяснение логичное, Скотту нравилось подшучивать над людьми, которыхон называл «завёрнутыми на рукописях», но отсюда перебрасывался мостик кжуткому предположению: он, возможно, предчувствовал свою (Умер молодым)грядущую смерть (Безвременно) и ничего ей не сказал. Это предположение вело квопросу: поверила бы она ему, если бы и сказал? Инстинктивно она ответила:«Нет», — чтобы сказать, пусть только и самой себе: Я же была человекомпрактичным, всегда проверяла его багаж, чтобы убедиться, что у него достаточнонижнего белья, и звонила в аэропорт, узнавала, вылетают ли самолёты порасписанию. Но она помнила, как кровь на его губах превращала улыбку вклоунскую ухмылку; помнила, как он однажды объяснил ей (с присущей емудоходчивостью), что есть свежие фукты после захода солнца небезопасно, а впромежуток между полуночью и шестью утра лучше вообще обходиться без пищи.Согласно Скотту, «ночная еда» частенько бывала отравленной, и когда он этоговорил, слова звучали логично; Потому что (прекрати)

— Я бы ему поверила, и давайте на этом закончим, —прошептала Лизи, опустила голову и закрыла глаза, чтобы сдержать слёзы,которые, впрочем, так и не пришли. Глаза — а ведь они плакали во время заранееподготовленной речи «Зака Маккула»! — теперь были сухими, как камень. Дурацкиедолбаные глаза!

Рукописи в ящиках столов и в большом шкафу наверхуопределённо не были булами; Лизи это знала наверняка. Там лежали экземпляры ужеопубликованных рассказов, альтернативные варианты некоторых из них. В столе,который Скотт называл «Большой Джумбо Думбо», хранились рукописи как минимумтрёх незаконченных романов, которые при этом являлись более чем законченнымиповестями… понятное дело, у Вудбоди текли слюни. Лежало там и полдесяткаготовых рассказов, которые Скотт так и не удосужился отослать в редакциюкакого-нибудь периодического издания для публикации, и большинство, судя пошрифтам, лежало многие годы. Она не могла сказать, что — пустышка, а что —сокровище, хотя понимала, что все они вызовут интерес исследователей творчестваЛэндона. Этот роман, однако… бул, по терминологии Скотта.

Она сжала черенок серебряной лопаты, и сильно. Потому чтодержала в руке реальную вещь, внезапно оказавшись в эфемерном мире. Открылаглаза и сказала:

— Скотт, это всего лишь шутка или ты чего-то от меня хочешь?

Нет ответа. Естественно. А у неё ещё пара сестёр, к которымнужно ехать. Конечно же, Скотт понял бы её, если бы она на время отодвинулаисторию с булом на второй план.

В любом случае она решила взять лопату с собой. Ей нравилисьощущения, которые она испытывала, держа черенок в руке.

Лизи вставила штекер в розетку, а потом торопливо ушла, дотого, как этот чёртов телефон мог опять зазвонить. На дворе садилось солнце, идул сильный западный ветер, что объясняло, откуда взялось движение воздуха втот момент, когда она открывала дверь кабинета, чтобы снять трубку и поговоритьс Дарлой: никаких призраков, любимая. День, казалось, растянулся на месяц, новетер, такой же, как и в её сне, успокаивал и освежал. Она направилась отамбара к кухне, не боясь, что где-то поблизости рыщет «Зак Маккул». Она знала,как звучат здесь голоса при звонках с мобильников: потрескивающие и далёкие.Скотт говорил, что причина — в линиях высокого напряжения (их он любил называть«заправочными станциями НЛО»). А вот дружка «Зака» она слышала отлично. Этотковбой глубокого космоса говорил с ней по проводной линии, и она чёртовскисомневалась, что кто-нибудь из ближайших соседей пригласил незнакомца в свойдом и предоставил телефон для высказывания угроз.

Она взяла автомобильные ключи и сунула их в боковой карман джинсов(не подозревая, что в заднем по-прежнему лежит блокнот Аманды с числами, хотясо временем вспомнит об этом). Она также взяла и более внушительную связкуключей, от всех дверей королевства Лэндонов, каждый с аккуратной наклейкой инадписью почерком Скотта. Заперла дом, заперла раздвижные двери первого этажаамбара, заперла дверь в рабочие апартаменты Скотта, к которой поднялась понаружной лестнице. Покончив с этим, с лопатой на плече направилась кавтомобилю, и её тень далеко протянулась по двору в последних, красных лучахзаходящего июньского солнца.

Поездка к Аманде по недавно расширенному и вновьзаасфальтированному шоссе 17 занимала каких-то пятнадцать минут, даже состановкой на светофоре, который регулировал движение на пересечении шоссе 17 сДип-Кат-роуд. Большую часть этого времени, пусть ей того и не хотелось, Лизипровела в раздумьях о булах вообще и одном буле в частности: первом. Который небыл шуткой.

— Но маленькая идиотка из Лисбон-Фоллс не дала задний ход ивышла за Скотта замуж, — рассмеялась она, потом сняла ногу с педали газа.

Слева сверкали витрины «Пательс маркет», заправочные колонки«Тексако» торчали из чёрного асфальта под ослепительно белыми огнями, и онапочувствовала невероятно сильное желание остановиться и купить пачку сигарет.Старых добрых «Салем лайтс». И заодно можно прихватить пончиков «Ниссен»,которые любила Анда, таких расплющенных, а себе взять «Хохо».[32]

— Ты — чокнутая крошка номер раз, — улыбнулась Лизи и вновьпридавила педаль газа. «Пательс» растаял позади. Она ехала с включённымифарами, хотя сумеречного света ещё хватало. Посмотрев в зеркало заднего вида,обнаружила, что дурацкая серебряная лопата лежит на заднем сиденье, иповторила, уже смеясь: — Ты — чокнутая крошка номер раз, да-да!

И что с того, если она и была чокнутой? Что с того?

Лизи припарковалась в затылок «приусу» Дарлы и уже прошлаполовину пути до маленького коттеджа Аманды, когда из двери выскочила (чуть лине выбежала) Дарла, с трудом подавляя рвущиеся из груди крики.

— Слава Богу, ты здесь, — воскликнула она, а Лизи, увидевкровь на руках Дарлы, вновь подумала о булах, подумала о Скотте, выходящем кней из темноты и протягивающем руку, только рука эта уже не выглядела как рука.

— Дарла, что…

— Она опять это сделала! Эта психованная снова себяпоранила! Я пошла в туалет на минутку… оставила её на кухне пить чай…, «Анда,ты в порядке, Анда?» — спрашиваю её я… и…

— Успокойся. — Лизи усилием воли изгнала из голоса всютревогу. Она всегда была самой спокойной из всех, во всяком случае, стараласьвыглядеть самой спокойной, именно она всегда говорила: «Успокойся» или «Может,не всё так плохо?» — хотя вроде бы такое принято говорить кому-нибудь изстарших сестёр. А может, и нет, если у самой старшей давно и сильно съехаладолбаная крыша.