Несмотря на все мои просьбы и защиту Кавоса, начальство упорно твердило, что мне делать нечего, оперы для контральто петь, и даже не имеют ничего в виду.

Не знаю за что, но директор чувствовал ко мне необъяснимую антипатию, а я ему платила тем же, никогда у него ничего не просила, старалась встречаться с ним как можно реже. Меня всегда возмущала его грубость, это вечное „ты“ к женщинам и девушкам; с этой грубостью я не могла примириться. А когда он являлся на репетицию или на спектакль, да входя, заложив руки назад, и свистел – значит их превосходительство не в духе, и так и ждешь какой-нибудь дерзости. Тогда я не только обойду сзади всю сцену, я даже вот полом пройду, чтобы только с ним не столкнуться…»

К сожалению, записки А. Я. обрываются, но по ее рассказам известно, что после ее громкого успеха в «Семирамиде» ее уже нельзя было держать в хоре за ненадобностью, тем более что государь Николай Павлович сразу оценил ее голос и талант, постоянно оказывал ей милостивое внимание и нередко приходил за сцену, чтобы выразить ей одобрение. Однако и тут неприязнь директора ухитрялась воздвигать преграды. Когда поставили оперу о Монтекки и Капулетти 17 февраля 1837 г., где А. Воробьева приводила всех в восторг в роли Ромео, директор, обыкновенно докладывая государю о более выдающихся театральных новинках, умолчал об этой опере, и, к великому огорчению артистов, всегда с нетерпением ожидавших царского одобрения, государь не приезжал слушать «Монтекки». Наконец уже в мае государь, как говорили, сам увидал в афише театра новую оперу и в тот же вечер из Петергофа приехал в театр. В последнем антракте его величество зашел за сцену и, приказав вызвать Воробьеву, высказал ей свое полное одобрение, прибавив, что не может остаться до конца спектакля. У Воробьевой слезы навернулись и невольно вырвалось: «Ах, ваше величество, какое это для меня несчастье!» Государь с удивлением спросил: «Почему»? – «Потому что в этом акте у меня самое главное, я не схожу со сцены». – «Тогда я останусь», – милостиво сказал государь и действительно пробыл до конца спектакля, еще раз выразил ей свое удовольствие и пожаловал великолепный фермуар.[52] Кроме того, после этого спектакля она получила прибавку в 1000 руб. ассигнаций, а позднее 15 руб. ассигнаций поспектаклевой оплаты. Таким образом, благодаря вниманию Николая Павловича, положение ее упрочилось.

В это время она познакомилась с М. И. Глинкой, который, пленясь ее необыкновенным голосом и талантом, именно для нее написал партию Вали. В тот год с ней познакомился и И. К. Айвазовский. К этому времени относится и увлечение артистки знаменитым певцом О. А. Петровым, как она говорила, «покорившим ее сердце еще в училище, когда он уже был на сцене и выходил красиво и живописно задрапированным черным плащом, в серой шляпе с пером, из-под которой вились черные кудри».

Автор воспоминаний об А. Я. передает еще следующие исторические факты. В начале 70-х годов покойный М. И. Мусоргский приносил ей на просмотр все, что писал, и приходил в восторг от передачи ею «Песни раскольницы» из оперы «Хованщина», и в особенности романса «Сиротка». У А. Я. сохранился его собственноручный экземпляр этого романса, транспонированный Мусоргским для А. Я. со следующей надписью: «Для гениальной Анны Яковлевны Воробьевой-Петровой, без всяких знаков (на гения не посягай) – Мусоргский; ему же во сне не снилось, что из этого скромного „Сиротки“ создала Анна Яковлевна. Май, 1874 г.». Вместо обозначения темпа написано: «Специально без обозначения скорости движения и экспрессии (когда постигнешь гения, брось указку и подчинись)».

Балет. «Черкешенка» Истомина[53]. Пушкин и Грибоедов. Сара Бернар[54] и Гюстав Доре[55]. И. К. Айвазовский о Саре Бернар и Л. Б. Яворской[56]. И. К. Айвазовский на «вторниках» у Хряковых в Киеве. Среды у князя Гагарина в Петербурге. У князя В. Пятницы художников. Боголюбов и враги художника. И. Е. Репин и декаденты. Устрицы великой княгини.

Иван Константинович не был поклонником балета, где мирный гражданин позабывает чины и лета, тем не менее он иногда вспоминал, что он в свое время, хотя и недолго, как поклонник красоты в искусстве, заплатил свою дань увлечения балетом. В прежние годы, в доме Айвазовского в Феодосии, на сцене, украшенной декорациями и занавесом художника, в длинном зале с эстрадой его картинной галереи устраивались (иногда и в высочайшем присутствии) балетные любительские спектакли, с участием детей и девиц из высшего общества Феодосии и ставились живые картины, на которые приглашались им многие лица. Волшебный край, «под сенью кулис», где некогда, во времена его, «Дидло венчался славой» и «царство русской Терпсихоры», – художнику знаком был хорошо, так как большинство его товарищей здесь проводили дни свои. Балеты Дидло, по словам Пушкина, «исполненные живости воображения и прелести необыкновенной, очень нравились Айвазовскому. Один из наших романтических писателей (того времени) находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе, и на балетной сцене давались тогда переделки поэм Пушкина. «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник» имели большой успех. И. К. Айвазовский имел случай, посещая балет, познакомиться и с одной из героинь Пушкина, «прелестной черкешенкой» А. И. Истоминой (26 июня 1848 г.), о которой великий поэт упоминает в своих письмах к друзьям. На долю этой знаменитой красавицы балерины выпала редкая счастливая участь быть воспетой в гениальных стихах Пушкина, в «Евгении Онегине», благодаря чему она получила бессмертную славу:

Как современник прославленной «по всей Руси великой» Авдотьи Ильиничны Истоминой, И. К. находил, что «своей красотой и искусством она производила увлекающее впечатление – такое же, как и на Пушкина, – на всю остальную публику. Необыкновенно грациозная, легкая, быстрая в движениях, бойкая и самоуверенная на сцене, Истомина обладала, притом, весьма красивой наружностью beaute orientale». Стройная брюнетка среднего роста, со жгучим, огненным взглядом черных и полных страсти очей, прикрытых длинными ресницами, особенно оттенявшими ее лицо, Истомина пленяла не одну только молодежь. При этом не следует забывать, что особенно привлекательным в ней казалось и то, что сама она была натурой увлекающейся, мало тронутой культурой и образованием. Она легко воспламенялась и всегда окружена была толпой поклонников. «Прекрасная черкешенка», балерина была причиной нескольких поединков, столь модных в первой половине нашего столетия. Один пз таких поединков закончился самым печальным образом.