В гонку «Одна тысяча» была вовлечена и детская мода, где рекламировалось «короткое шиншилловое боа с кружевными концами» для девочек[529].

Тема развивалась на волне интереса к русскому меху, подогретому публикацией «Венеры в мехах» (1869) Леопольда фон Захер-Мазоха, страстного тургеневианца[530], увлеченного русской культурой. Главная героиня автобиографической новеллы – вдова из Львова Ванда фон Дунаев(а), она же «Венера в мехах», отождествляющая себя с властной русской барыней («порода Екатерины [Великой] не вымирает», – пишет автор)[531]. Предмет ее страсти – русский князь, прекрасный, как Аполлон, чье великолепие лица, тела и туалета завораживали, как магия дикого зверя.

«Венера в мехах» была создана в годы, когда мир активно осмысливал нордическую идею и культурный миф о северном факторе этногенеза российской цивилизации, а мода активно присваивала себе красоту природного мира Севера[532]. Так мех стал одним из главных героев новеллы – на что недвусмысленно намекает ее заголовок. В этом ряду стоят и зелено-бархатный соболий плащ Ванды, который она надевала на голое тело (как тут не вспомнить медвежью шубу на голое тело фаворита русской царицы Григория Потемкина!), и огромная дорожная шуба (Ванда ловит в нее поклонников, как в сети), и ее меховые ботинки, и русские полусапожки из фиолетового бархата и горностая, и ренессансные вечерние платья с горностаевой опушкой и таким же плащом, и медвежья шкура в изножье кровати, и, конечно же, меховой плащ тициановой Венеры из пролога новеллы, и тяжелая женская соболья шуба из воспоминаний детства самого Захер-Мазоха[533]. Повелевает не только русская барыня: мех имеет едва ли не большую власть, заставляя чувствовать и вдыхать запах тела, мучая, пробуждая странные фантазии[534].

Так Россия и ее Сибирь еще раз утвердились в качестве волнующе-притягательной стихии, а востребованность русского меха снова возросла[535], в этот раз благодаря его фетишизации.

«Песок – неважная замена овсу». Городская меховая мода

Историческим своеобразием Российской империи этого периода называют быстрый рост городов и значительное увеличение численности городского населения. Город был тем местом, где активно складывалась новая потребительская культура и развивалась мода: именно горожане были наиболее активными потребителями модных товаров. Однако большинство из них не привыкло к частым модным обновкам, и приобретение меха – не элитарного, представляющего гордость и славу русского промысла, а «меха вообще» – для них представляло определенные затруднения.

Заработная плата городских рабочих в большинстве случаев обеспечивала только часть необходимого прожиточного минимума, который в начале XX столетия едва превышал 20 рублей у мужчин и не превышал – у женщин. Этой цифры достигала средняя заработная плата только трудящихся в машиностроительной промышленности; многие отрасли доставляли гораздо меньшие средства[536]. На неквалифицированном труде в легкой промышленности мужчины зарабатывали в среднем чуть больше 13 рублей, женщины – только 6 рублей[537]. Заработок чиновника или приказчика средней руки, больничного врача колебался в пределах от 30 до 50 рублей, учителя гимназии с частными уроками – не превышал 75 рублей, без частных уроков – 30 рублей в месяц[538]. Столько же зарабатывала канцелярская служащая. Заработная плата мужской прислуги обыкновенно едва достигала 15 рублей, женской – 10 рублей. Городская учительница «начинает свою службу с жалованьем в 20 руб. в месяц, что продолжается два года, после чего получает прибавку до 30 руб. в месяц, через 5 лет до 35 руб. и, наконец, еще через 5 лет достигает высшей оценки своего труда – 41 р. 63 коп. ежемесячного жалованья»[539]. Сопоставляя вышеприведенные цифры с известными ценами на модные меховые товары, можно понять «вечную тревогу за платья и кофточки»[540] и другие предметы гардероба служащих на двадцати- и даже сорокарублевом жалованье.

Недостаточность заработка привела к тому, что наиболее популярным у горожан меховым товаром являлись изделия из самых дешевых беличьих и заячьих шкурок («песок – неважная замена овсу», мог бы заметить здесь О. Генри)[541]. Только на Нижегородскую ярмарку ежегодно привозилось свыше 1 млн штук белки. Самый большой привоз отмечался в 1850 году, когда было продано 2,25 млн штук на 213 тысяч рублей[542]. Здесь же торговали демократичными по цене овчинно-шубными изделиями: мерлушками, традиционными тулупами, модными дубленками и тулупами из романовской овчины, сшитыми на манер городских пальто или сюртуков. Здесь отоваривался городской обыватель, который жил «по мещанскому званию, достаточно, то есть его семейство имело щи с мясом не по одним воскресеньям и даже пило чай каждый день»[543].

Бедность значительной части горожан заставляла их изобретать новые варианты костюма, поневоле сочетая новокупленные предметы с вещами, вышедшими из моды не один десяток лет назад. Лучшей обновкой считалась одежда не обязательно модная, но непременно новая[544], прочная и ноская (добротная). Эти требования были обусловлены, прежде всего, практическими соображениями и характером основных занятий горожан: ими чаще всего оказывались розничная и разносная торговля, семейное ремесленное производство или промысел, наемный труд, чаще на должностях среднего уровня; мещане могли владеть небольшими фабрично-заводскими производствами. Дом с приусадебным участком являлся главным источником дохода для тех горожан, которые занимались сдачей недвижимости внаем и огородничеством: последнее было в ходу в торгово-ремесленных и аграрных городах, где не получила распространения промышленность.

Нередко горожане сочетали несколько видов деятельности со случайными заработками. Именно о них В. В. Берви-Флеровский писал: «вы встретите целые толпы работников, которые не имеют никакого определенного занятия и которые, по собственному их выражению, перебиваются кое-как. Сегодня он ловит рыбу, завтра он копает огород, через неделю шьет сапоги; сегодня он грузил судно, завтра он отправляется на сенокос. Подобную жизнь ведут даже домовладельцы-мещане в значительных городах»[545].

Образ среднестатистической горожанки также складывается в пеструю картину. Вот что пишет П. Ф. Вистенгоф о москвичках середины XIX столетия: «некоторые занимаются портным мастерством, многие из них носят название швей, золотошвей, цветочниц, корсетниц, иные занимаются пяльцами, приискиванием себе мест экономки, компаньонки ‹…› Это дочери мельчайших приказных, вдовы, жены, отсутствующие от мужей, вольноотпущенные, мещанки, солдатки, питомки и горничные девушки с прокормежными видами. Всех их можно разделить на следующие роды: она живет сама по себе и она гостит, у нее есть салоп и у нее нет салопа»[546]. В чуть более позднее время, когда салопы уже вышли из моды, на место самой статусной меховой одежды заступили ротонды, еще позднее – меховые пальто. Более доступными по цене были укороченные полупальто или полушубки.

Лишь часть горожан проживала в месте приписки; другие, не имевшие постоянного дохода, уходили на заработки, чаще всего в Петербург или Москву. Именно они, отходники в столицы, становились законодателями мод на местах, привозя вместе (а иногда и вместо) с заработками образцы модных вещиц и журналы с выкройками. По пути в Петербург «редкий из них не запасался в Торжке сапогами; осенью на возвратном пути Торжок снабжал их полушубками»[547].

Одним из доступных для такой публики вариантов приодеться было приобретение одежды на толкучем рынке или по объявлению с рук – как новой, так и бывшей в употреблении, даже чиненой. «Вещи дамского туалета крайне дешево!» – зазывало объявление о продаже подержанного платья[548]. На толкучий рынок попадали и остромодные некогда вещи, бывшие в употреблении в богатых домах. Долгий и сложный путь предметов гардероба в большинстве случаев объяснял заметное отставание костюма обывателя, иногда до 10–15 лет, от моды высшего общества.

Специфическим местом пополнения гардероба были фабричные и потребительные лавки, где предметы одежды могли выдаваться в кредит. В сфере самозанятости была широко распространена натурализация оплаты труда. В обоих случаях сбывались залежалые товары под видом самых модных, зачастую по завышенной на 10–12 % цене.

Мода распространялась следующим образом: «тон модам задает аристократия разных степеней; ей подражает или старается подражать разночинство и мещанство, а мещанству крестьянство»[549]. Брать пример с высших классов городским обывателям помогали руководства «Как превратиться в парижанку», «Как выбирать, примерять и носить платье»[550]. Пользовались популярностью брошюры, помогающие реализовать модные идеи малыми средствами. Неизменный интерес вызывали руководства,