байберека на соболях «с огоньки» (то есть с отделкой собольими хвостиками), парчовый кафтан на соболях с отделкой золотными позументами, шлафор малиновой камки на соболях, соболиную муфту и соболье одеяло, покрытое золотным штофом (1717)[461]. Такое же одеяло стало свадебным подарком для новобрачной царевны Анны Иоанновны (1710). «Господин полковник и комендант, – приказывал царь Петр Алексеевич. – Надлежит вам к браку племянницы нашей… с герцохом курлянским, купя на Москве, прислать сюда немедленно на самару и юпку материи золотой доброй, по белой или по алой земле, да на одеяло из-под соболей пластинчатой [мех] с опушкою в семьсот рублев. Piter»[462]. Так русская аристократия украшала драгоценным мехом не только себя, но и свой быт.

Большая Соболья Муфта

Меховую муфту, без преувеличения, можно назвать самым престижным и желанным модным аксессуаром эпохи, испытывавшей влияние суровых климатических условий малого ледникового периода[463]. Ее прообразом в Европе XIV – XV веков было воронкообразное удлинение манжет узких рукавов, весьма желательное для холодного времени года; руки согревали, соединяя манжеты вместе. Такая муфта-рукав бытовала и в позднесредневековой России[464]: самыми известными, вероятно, нужно считать семь «муфть или рукавов россамачьих, выдровых, бобровых, волчьих и лисьих»[465], приобретенных Великим посольством царя Петра Алексеевича вместе с прочей теплой одеждой при сборах к английскому путешествию в январе 1698 года. Царица Агафья Семеновна владела семью «рукавами собольими», бархатными, атласными, алтабасными, украшенными жемчугом, драгоценными камнями и «круживом плетеным с городы золото с серебром»; одна муфта-рукав принадлежала царице Марии Ильиничне[466].

Изображение цилиндрической муфты как самостоятельного аксессуара для согревания рук, больше схожего с сумочкой, нежели с рукавом, известно со времен Чезаре Вечеллио – именно на рисунках этого художника мы впервые видим объемные меховые муфты в руках венецианок (1590)[467]. В XVII – XVIII столетиях муфты как совершенно необходимую деталь зимнего гардероба уже носят и мужчины и женщины[468].

Вместе с петровскими реформами мода на «новые» муфты пришла и в Россию. «Муфть соболья» обнаруживается в описи имущества (1731) первой супруги царя Петра Алексеевича иноки Елены (Евдокии Лопухиной)[469]. Среди целого десятка муфт сестры царя Натальи Алексеевны были и две собольи (1716)[470]. Две собольи муфты мы видим в приданом невесты стольника Василия Исленьева Прасковьи, племянницы царицы Марфы Матвеевны (1714). Муфты составили только часть богатого соболиного приданого девушки, куда также входили две парчовые епанчи с соболиной опушкой, две собольи шапки с бархатными головками и собольи «огоньки» на шею[471]. По одному «собольему муфту» упоминается среди приданого у каждой из московских дворянок: сестры князя Романа Горчакова Марии (1710), невесты гардемарина Ивана Ордина-Нащокина Татьяны Наумовой (1719), невесты поручика Ивана Ильина Феодосии Гагариной (1717), невесты капитана морского флота Конона Зотова Марьи Васильевой (1724) и уже известной нам невесты князя Василия Мещерского Дарьи Римской-Корсаковой (1717)[472]. Среди колоссального по объему и стоимости приданого богачки Екатерины Нарышкиной, невесты графа Кирилла Разумовского, мы видим целых три муфты – одну соболиную, одну из чернобурых лисиц и одну «переную» муфту (1746)[473].

Очевидно, что самыми желанными были соболиные и горностаевые муфты, доступные лишь знати; а лучшими среди соболиных – те, что украшались так называемыми собольими «огоньками», то есть собольими хвостиками. Такой «муфт пластинчатый соболий с огоньки» упоминался среди богатого приданого невесты стольника Василия Хлопова Авдотьи из московских бояр Колычевых (1703)[474]. Великолепие муфты можно представить по другой части соболиного приданого Авдотьи, это:

• соболья шапка польского покроя;

• три шелковых кафтана-венгерки: камчатый «жаркий» (оранжевый), камчатый вишневый и байберековый, первый из которых был подложен соболями, два других – белкой; и

• русская шуба из камки макового цвета на беличьих черевах.

Все три кафтана и шуба были опушены собольими «огоньками» и украшены золотосеребряным кружевом[475]. Возможно, шуба и муфта либо какой-то из кафтанов были комплектными, составляя эффектную пару «шуба + муфта» или «кафтан + муфта».

«Муфть норковая» обнаруживается в приданом дочери московского стольника Екатерины Пургусовой, невесты поручика Андрея Селиверстова (1717)[476]. Довольно часто среди имущества дворянок встречаются лисьи муфты.

Среди описей имущества небогатых горожанок, не привыкших к частым обновкам, мы видим менее статусные меха и более дешевые муфты, иногда с пометами «старая», «ветхая», «гнилая», «негодная». Так, при посмертном распределении пожитков опального царевича Алексея Петровича его любовнице крепостной девке Афросинье досталась старая хорьковая муфта (1718). О том, какую малую материальную (не мемориальную!) ценность имела эта вещица, лучше всего скажут вещи, переданные Афросинье вместе с муфтой: небольшой кусок пунцовой ленты, спорок со старого камчатого одеяла, отрез тафты в половину аршина, две старые рубахи, шелковые обрезки и остатки зеленого чая и тому подобное[477]. Известно, что среди этого имущества встречались и достаточно дорогие вещи, как то: шесть белых кружевных чепцов, пестрый шелковый платок, ножницы, тафтяной кунтыш, деревянные четки, две парчовые женские шапки, пара женских башмаков, соболья шапка, брабантские кружева, белый парик, серебряный пояс и др., что только подчеркивает малую ценность этой ветхой муфты.

Трансляция моды шла «как бы по зауженной кверху спирали: от малочисленного дворянского круга к все более численно расширяющимся кругам городского населения. На каждом из таких кругов в этот процесс втягиваются новые социальные слои, от среднеобеспеченных до малообеспеченных»[478].

Муфты первой половины столетия более чем скромны в размерах; встречаются и микромуфты, больше уместные в детском гардеробе[479]. Не случайно муфта, найденная на женской половине дома Головкиных (1742), обозначалась в описи имущества как «муфта соболья малая»[480]. С 1760-х годов маленькие муфточки вышли из моды; теперь они погребены в «вечный мрак сундуков»[481], где, по словам современников, их ждали моль и тление. Вектор моды переменился: теперь должность согревательницы мужских, женских и детских рук отдана огромным и бесформенным муфтам, по форме схожим скорее с осиным гнездом, нежели с аккуратным и компактным цилиндром – типичной муфтой первой половины – середины XVIII столетия.

В эпоху галантного века, странную пору, когда цари и царедворцы предпочитали «длинные завитые волосы, посыпанные пудрой и надушенные духами, пряжки и на башмаках и коленях заменены для удобства шелковыми бантами… На руки надевают перчатки, зубы не только чистят, но и белят, лицо румянят. Не желая ни в чем отставать от женщин… употребляют тонкое полотно и кружева, обвешивают себя часами, надевают на пальцы перстни, а карманы наполняют безделушками»[482], муфта стала желанным аксессуаром для обоих полов. По свидетельству современников, редкий модник того времени обходился без «маньки»: это «по-старинному, а по-нынешнему муфточка», – объяснял Д. И. Фонвизин в 1772 году[483]. Так, среди гардероба светлейшего князя Александра Меншикова упоминаются 147 рубах, в том числе с кружевными манжетами, около 50 кружевных галстуков, 55 пар кружевных и шелковых чулок, 25 париков, парчовая домашняя одежда и такие же туфли и соболья муфта. Царевичу Алексею Петровичу принадлежала «муфть лисья черная», сановнику князю Алексею Долгорукову – одна соболья муфта и одна «рассомачья» (1732) (из меха росомахи), адмиралтейцу Александру Кикину – муфты собольи и рысьи (1718)[484].

Пик увлечения русского дворянства муфтами, насколько можно судить, пришелся на последнюю четверть столетия, когда они, увеличиваясь в размерах год от года, к рубежу столетий достигли предельных объемов. Об этом можно узнать из модных журналов и живописи того времени. Не отставала и карикатура, обращенная на смешные, нелепые, а порой и уродливые изображения щеголей и щеголих[485], и злободневная сатирическая проза[486].

Переломным моментом в истории меховой муфты в России стали последние годы столетия, когда павловским указом офицерам воспрещалось ношение муфт и меховых шуб[487]. Они «должны были совсем позабыть прежний свой и избалованный совсем образ жизни, но приучить себя вставать