вооруженные формирования немецкой полиции, СС и армии. Они использовались главным образом для охраны военнопленных и концентрационных лагерей, в карательных целях, в борьбе против партизан и в антиеврейских мероприятиях. Эти пленные подверглись наибольшему воздействию нацистской пропаганды. От них требовали полной лояльности и согласия с политикой нацистов. Однако уровень дезертирства в этих частях колебался от 10 до 20%. В конце войны некоторые из них, организованные в «восточные батальоны» и «легионы», воевали против союзников на Западном фронте. Многие попали в плен к англичанам или американцам и, по вполне понятным причинам, не захотели возвращаться домой. Именно эти пленные, получив возможность жить на Западе и открыто выражать свое мнение, оставили обширные мемуары, основная цель которых — оправдать свою службу в рядах германской армии. Психологически их легко понять. Нацистская Германия совершила так много преступлений и убила так много людей, что надо как-то объяснить своим детям, внукам и правнукам, почему их отец или дедушка надел немецкую форму. Главный оправдательный тезис этой литературы — что они будто бы воевали за свободу своей страны и против И. В. Сталина — является на самом деле одним из тезисов нацистской пропаганды.

Всю войну немецкие чиновники и военные пытались выработать наиболее эффективную политику по отношению к покоренным восточным народам. Любые попытки украинских и прочих националистов приобрести собственную государственность в рейхсканцелярии пресекли на корню, поскольку, по разумению нацистов, немецкий солдат пришел не для того, чтобы делиться плодами победы с расово неполноценными. Однако до полной виктории было очень далеко, и в Берлине задумались об альтернативах. Одну из наиболее распространенных точек зрения в письме к А. Гитлеру выразил В. Квислинг. Лидер норвежских фашистов в 1920-е годы несколько раз посещал Россию и имел репутацию эксперта по советским делам. Он считал, что русские должны сами завоевывать свою страну. Для этого их надо вооружить и дать им какую-то объединяющую идею. В итоге получится нечто вроде «гражданской войны», в которой победит прогерманская сторона.

Почти год фашисты не могли найти достойной фигуры для объединения разрозненных пособников и восточных частей. Летом 1942 г. им улыбнулась удача — попал в плен на Волховском фронте генерал-лейтенант А. А. Власов, командующий 2-й Ударной армии. Он быстро пошел на контакт и согласился работать на немцев. К тому времени пропагандисты вермахта уже использовали термин «Русская освободительная армия» (РОА), однако никакой армии на деле не существовало. Лишь в конце войны, когда Власов перешел в подчинение к Г. Гиммлеру, тот разрешил создание двух дивизий. Одной из них дали возможность проявить себя в «борьбе с большевизмом». Однако, столкнувшись с «плохим» рельефом местности, дивизия самовольно снялась с фронта и быстрым маршем направилась в сторону англо-американских войск. По пути «власовцы» даже поддержали восставших и вступили в бой с немецким гарнизоном в Праге. Произошло то, о чем А. Гитлер предостерегал всю войну. Получив оружие, славяне при удобном случае использовали его против немцев.

Разумеется, среди тех, кто поддерживал оккупационные власти на восточных территориях, было немало добровольцев. Их мотивация и деятельность мало чем отличались от западноевропейских пособников. Подсчитать их общее количество не представляется возможным. Косвенным подтверждением может служить цифра 600 тыс. человек, отказавшихся возвращаться назад в СССР после войны. Естественно, не все они пособники. До настоящего времени нет убедительной статистики, сколько людей было привлечено к ответственности за коллаборационизм в Советском Союзе. В литературе приводятся данные от 400 до 600 тыс. прошедших через различные суды и трибуналы, но эта цифра требует проверки и уточнений. Предметом многолетних дискуссий служит почти 1 млн советских граждан, мобилизованных в германскую армию. Одни авторы считают это весомым признаком недовольства советской властью, другие — обращают внимание, что это была отнюдь не монолитная группа людей, что часть из них позднее была вновь мобилизована в Красную Армию. В любом случае, даже если согласиться с самыми высокими оценками масштабов коллаборационизма, его количественные показатели в СССР вписываются в среднюю процентную шкалу по Европе.

Фантазии на тему — как лучше нацистам надо было оккупировать Советский Союз и править им — продолжают обсуждаться даже в серьезной академической литературе. Вот только одна емкая цитата: «Если бы немцы преследовали лишь традиционные государственно-политические цели, они бы сделали угнетаемые до тех пор народы в европейской части Советского Союза своими союзниками, а не смертельными врагами»[7]. Подобные авторы находятся в плену антикоммунистических пропагандистских клише раннего периода холодной войны. Именно тогда, готовясь к войне с СССР и изучая германский опыт, американские и английские эксперты выдвинули тезис о неиспользованных «шансах», который, впрочем, уже приводился в воспоминаниях гитлеровских генералов. Соответственно, будущим покорителям российских просторов для достижения победы рекомендовалось не повторять ошибок нацистов. Попытки сконструировать некий идеальный вариант фашистской оккупации умозрительны и малопродуктивны. Они не только не учитывают пластов национальной российской истории (в России всегда сопротивлялись иноземным захватчикам), но и игнорируют важный исторический факт — ни в одной из стран Западной Европы немцам не удалось даже при более мягкой оккупационной политике наладить теплые «союзнические» отношения с местным населением.

У развернувшегося во всех покоренных странах движения Сопротивления также много форм и полутонов — от активной вооруженной борьбы до духовного и культурного отрицания режима оккупантов. Почти везде, за исключением в определенной степени Польши и некоторых регионов в Азии, движение Сопротивление имело левый политический уклон. Выстроенная внутренняя организация, дисциплина, опыт подпольной работы, а главное, интернационализм и морально-психологическая готовность к борьбе и самопожертвованию — все это помогало коммунистам занять лидирующие позиции в движении Сопротивления.

Поскольку оккупанты жесточайшим образом подавляли даже малейшие формы несогласия, любое сопротивление было связано с большим риском для жизни. Дорожных знаков, указывающих, как пройти к партизанам, нигде не было, а система заложничества и коллективной ответственности резко повышали потери. Поэтому в каждой стране это превратилось в колоссальную дилемму. Как бороться, чтобы нанести урон противнику, сберечь свои силы, не навредить близким, и оправдывает ли цель средства? — вопросы далеко не праздные. В Западной Европе и в ряде стран Азии правящие элиты опасались открытого сопротивления, боясь мести захватчиков. Однако логика эволюции оккупационных режимов, неумолимо поглощавших жизни и ресурсы, неизбежно приводила к усилению сопротивления. Так было и в тех странах, которые, по разумению завоевателей, считались «благополучными» (Дания, Нидерланды, Эфиопия, Албания, Филиппины, Сингапур и пр.).

Китай (КПК и Мао Цзэдун), СССР и Югославия (войска И. Броз Тито) занимали особое место. Здесь оккупанты целенаправленно использовали действия партизан для эскалации насилия и решения расовых вопросов. Г. Гиммлер даже приказал расстреливать детей в ходе