– Я думаю… написать о ней статью.

– Статью? – Брови Яны Людвиговны взлетели вверх.

Ольга кивнула.

– И что вы хотите знать?

– То, что не попало в популярные статьи и тексты. Мне нужно другое.

– Да-да… – Старуха взмахнула лапкой. – Молодой талант, погибший в расцвете сил… Из-за слабого здоровья, которое не позволяло всецело творить, а потом болезнь и вовсе свела в могилу. Страшно подумать, сколько их умерло – молодых и цветущих. – Возникла пауза. – Бывает так, что биография сотворена по определенным лекалам. Там не то чтобы фальшь видна. Она просто сотворена так, что в ней расставлены определенные акценты, – произнося это, Яна Людвиговна смотрела куда-то вверх. – И в этих акцентах главное – детали, расставленные в правильном порядке. – Она умолкла. – Кажется, у меня где-то припасен коньяк. У меня уже мало сил для разговоров.

В секретере была бутылочка коньяка. Хозяйка наполнила рюмку.

– Тебе не предлагаю. Коньяк – золото старых. Очень старых и много повидавших людей. Тебе еще рано наслаждаться этим напитком. Потерпи, дойдет очередь и до тебя… Не торопи времена, они непременно придут, они неизбежны, в этом есть сладость и обреченность. Рассвет всегда ярче перед распадом…

За окном плескались арбатские сумерки… дымчато-грозовые. Комната наливалась ими, и казалось, сейчас в ней возникнет электрический разряд…

– Главное всегда – акценты. Они могут угробить основную линию. Подчеркнуть ее или увести в сторону. Иногда – это сигнал нужным людям. – Старуха снова посмотрела куда-то поверх головы Ольги. – Мы знаем, что Мария Башкирцева… была… Знаем канву ее биографии. Знаем детали ее жизни из дневника. Что бросается в глаза при первом прочтении?

– Я его пока не читала, – призналась Ольга.

– Вам это еще предстоит. – Старушка умолкла, было видно, что разговор дается ей с трудом. – Ее жизнь словно срежиссирована. Причем с самых ранних лет… После ее смерти мемуары жестко правила мать… при этом убавила пару лет, чтобы все было более трогательно. И вообще, мать прошлась по мемуарам весьма избирательно. Что давали Марии эти поездки по Европе? Прежде всего – знакомства с нужными людьми. Ее талант художницы был всего лишь приправой к этим контактам и связям. И она этим пользовалась… – Яна Людвиговна снова замолчала. – А ее роман с папским племянником… – и опять пауза. – Сами подумайте: ну зачем. К чему…

Она выпила еще рюмку коньяка. Ее клонило в сон…

– Что-то я неважно себя чувствую, – сказала Яна Людвиговна. – Приходите в другой раз. Хотя я вам, кажется, все рассказала…

Ольга сидела вечером в квартире и думала, размышляла, пыталась разгадать чужую тайну.

Мария Башкирцева, та, которой восторгались Марина Цветаева, Валерий Брюсов, Велимир Хлебников… Ее картины есть в Лувре, такой чести больше никто из русских художников не удостаивался. У нее была переписка с Ги де Мопассаном. Она родилась недалеко от Полтавы, в семье местного предводителя дворянства. Когда Марии было двенадцать лет, ее мать рассталась с отцом и уехала в Европу. Вена, Баден-Баден, Женева, Ницца… Ее девичья, полудетская влюбленность – в герцога Гамильтона. Она мечтает о славе. О светских балах… Среди ее увлечений и племянник кардинала. У нее – прекрасный голос и редкий музыкальный слух. Она мечтает о карьере певицы. Но страшный диагноз – туберкулез – перечеркивает эти планы. Другая бы сдалась и опустила руки. Но не Мари, нет… Она становится художницей. Причем отдается этому занятию со всем пылом и страстью, желая состояться на поприще живописи. Для реализации этих планов она с семьей едет в Париж, в центр художественной жизни, и всерьез начинает заниматься живописью. Ее учитель – знаменитый художник Жюль Бастьен Лепаж. Она выставляется в Салоне, этой Мекке всех художников… Возможно, ее ждала бы заслуженная слава. Если бы не смерть в двадцать шесть лет. Коллекция картин Башкирцевой была передана ее матерью в Музей Александра III – более ста сорока работ. Но впоследствии они отправились на Украину и во время Второй мировой войны большей частью пропали.

И все же главное в ее наследии – дневник. Опубликованный матерью художницы, он стал сенсацией на долгие годы. Вызывал споры, восхищение…

Но при чем здесь картины «под Башкирцеву»? И кому понадобилось их «воскрешать»? И здесь в ее голове возникла другая мысль. А вдруг до Полянского дойдет информация, что она пыталась узнать авторство картин, которые она копировала. Понравится ли это ему? И что – тогда? Что?

– Папа!

Звонкий голос заставил его обернуться.

– Ты приехал?

Дочь смотрела на него сияющими глазами. Она шла быстрыми шагами к нему, как всегда чуть прихрамывая.

– Да, Жанна! – Он потрепал ее по волосам. – Как ты? – наклонившись, он поцеловал ее. – Скучала?

– Скучала. – Она обхватила его руками и засмеялась.

– Ты чего? – спросил он.

– Просто так. Кое-что вспомнила.

– Поделись. Я тоже хочу это знать.

– Ну па-а-а-п! – протянула Жанна капризным голосом. – Давай не сейчас. А то все секреты выбалтывать нехорошо…

– Секреты – дело святое, – улыбнулся он. – Тогда – сдаюсь… За ужином расскажешь?

– За ужином – да. Скажи Марии, чтобы она сорвала мои любимые розы. Те самые бордовые. Кажется, они называются «Принцесса Клевская».

– Скажу. А ты сама не хочешь ей это передать…

– Марии будет приятно – если ты дашь ей это поручение. Она тоже соскучилась… – И Жанна хитро улыбнулась.

– Ладно!

– Тебе пора остаться одному? – мгновенно поняла она его. – Я буду на веранде.

– Идет… – Он протянул к ней руку, но она отпрянула назад и рассмеялась. Жанна была дочерью его погибшей двоюродной сестры. Он взял ее к себе и воспитывал как родную дочь. Глядя, как она идет по дорожке, припадая на левую сторону, Дмитрий Коростылев нахмурился. Доктора клялись, что случай сложный и хромоту излечить нельзя. Спицами Илизарова ногу не вытянешь. Надо попробовать еще поискать врачей, более профессиональных. Кто знает… а вдруг… Прогресс идет семимильными шагами, и в медицине, как и в технологиях, постоянно происходят разные открытия. То, что вчера было неизлечимым, сегодня или завтра может стать рядовой медицинской задачей. Жаль бедную девочку, так мучается… хотя держится стойко и уверяет его, что ей не больно и она уже привыкла. Бедный ребенок! Каково ей, а что будет дальше, когда она станет подрастать… Он старался пока об этом не думать, руководствуясь проверенным правилом: решать задачи и проблемы по мере их поступления. Иначе можно не выдержать и разом сломаться, пытаясь поднять непосильный груз скопившихся вопросов.

Мысли все время возвращались к тому, что ему предстоит. Эта сделка с банком Ватикана, которая стоила ему столько сил и нервов, должна была вот-вот состояться. И любое промедление нервировало его. Да еще убитый Филипп… Кто его убил? Зачем? Подбираются к нему… Это очевидно. Что Филипп успел сказать перед смертью, когда его пытали? Что?