Патрис, с блестящим взором расхаживая по каюте, что-то говорил и говорил, но я его не слышала. В ушах колокольным звоном звучало лишь одно: он женат.

Нет, я не испытывала ревности к той, кого он встретил и полюбил гораздо раньше, чем меня, напротив, я чувствовала себя паскудно именно из-за того, что, введенная в заблуждение, позволила себе влезть в их жизнь и пусть и невольно, но отдалила их друг от друга. Так больше продолжаться не могло. Нужно было срочно поставить точку в отношениях, которые унижали и меня и его.

Поднявшись на отчего-то ставших негнущимися ногах, я указала собеседнику на дверь:

– Благодарю за разъяснения, капитан, но вам лучше уйти. Влюбляться в человека, связанного брачными клятвами с другой женщиной, не входит в мои планы.

– Что? Прости, не понял… О чем ты толкуешь? Разве не слышала того, что я только что говорил?

– Я прекрасно все услышала. Ты женат на ангельской дочери Бута, ждущей тебя на Тахмиле, а для того чтобы не чувствовать себя одиноким на море, у тебя есть я, с которой можно неплохо скоротать время в разлуке с любимой, потому что у меня нет такого отца, как Бут… Черт, у меня вообще нет отца!

Чувствуя, как защипало нос и глаза от подступивших слез, я, обхватив себя руками, отвернулась к окну, за которым стало совсем темно. Пусть. Из-за появившейся пелены я все равно почти ничего не видела, но показывать своей боли не собиралась.

– Шанталь…

– Роза! Когда же ты уже запомнишь, что меня зовут Розой, а не как-то иначе? Уйди, оставь меня в покое, – борясь с эмоциями, буркнула я в ответ и сильно вздрогнула, когда почувствовала его теплые руки на своих плечах.

– Роза, Шанталь, Шарль… Какая, к дьяволу, разница? Посмотри, – он указал рукой на простирающееся за окном море, блестящее и переливающееся в свете луны, в этот самый момент выглянувшей из-за облаков, – и скажи мне, что ты видишь перед собой?

– Море? – неуверенно откликнулась я.

– Море, – подтвердил он. – «Море посреди Земли», «Сирийское море», «Византийское море», «Западное море», «Великое море», «Море филистимлян», «Чистое белое море», «Среднее море», «Средиземное море»… каких только имен не придумывали для него народы, веками населяющие его берега… Но разве оно от того изменилось? Поменяло цвет? Размер? Глубину? Нет, оно осталось тем самым морем, которое ты видишь перед собой, и как его ни назови, оно от этого не изменится. То же самое и с тобой. Назовись ты хоть Амбруазом или Бертраном, для меня ты навсегда останешься зеленоглазой сиреной, без которой мне не мила жизнь и ради одного-единственного взгляда которой я готов бросить вызов всему миру.

Мягко развернув меня к себе, он осторожно убрал упавшую на лицо влажную прядку волос и привлек к себе на грудь туда, где в спокойном ритме билось его сердце:

– Если бы ты внимательно меня слушала, то уже в самом начале поняла, что я имел в виду, говоря, что нас с Бутом связывает память об любимом нами человеке. Ниссы не стало позапрошлой весной. Всегда отличающаяся хрупким здоровьем, она не выдержала тяжелых родов и умерла у меня на руках, произведя на свет мертвое дитя.

Общее горе несколько сблизило нас с Бутом. В память о той, кого мы оба любили, между нами воцарилось некое подобие мира, который будет длиться до тех пор, пока каждый из нас соблюдает договоренность не совать нос в дела друг друга. И знаешь, лично мне ни при каких обстоятельствах не придет в голову нарушить перемирие с человеком, являющимся фактическим хозяином Тахмиля и которого до смерти боится сам Ангус.

«Какой ужас! Бедный Патрис! У него такое несчастье, а я, вместо того чтобы облегчить его боль, добавила ему новых забот».

Контролировать себя становилось все сложнее. Мне хотелось отбросить все сомнения последних месяцев и броситься с головой в омут его любви, такой опьяняющей, такой безудержной, но оставалось еще кое-что, с чем следовало разобраться до того, как падет последняя стена, окружающая мое сердце, и я сдамся на милость победителя.

– Ответь мне только на один вопрос, и клянусь больше никогда не возвращаться к этой теме, – чуть отстранившись, я обхватила ладонями его лицо и заставила посмотреть себе прямо в глаза, не давая возможности увильнуть от ответа, от которого зависела вся наша дальнейшая жизнь. И когда он коротко кивнул, я, сделав глубокий вздох, продолжила: – Если тебе придется сделать выбор между Бутом и мной… Чью сторону ты выберешь?

– Твою, – ни малейшего сомнения не отразилось в прекрасных чертах, когда он без промедления ответил. – Я всегда буду выбирать тебя.

Сердце забилось в груди как сумасшедшее от слов, которые я и не чаяла услышать. Я верила ему. Верила каждому слову и, больше не сдерживаясь, бросилась в распахнувшиеся объятия человека, которого любила…

* * *

При попутном ветре, широко раздувающем паруса, «Смерч» уверенно скользил по водной глади, оставляя далеко позади себя все тревоги и волнения последних дней.

Утро нового дня было совершенно особенным, не похожим на другие, и я то и дело украдкой бросала взгляды в сторону капитанского мостика, где, широко расставив ноги, за штурвалом стояла его причина.

Патрис ушел задолго до рассвета, предоставив мне возможность сладко досыпать оставшиеся до вахты часы. Любовь любовью, а на судне каждый должен был беспрекословно выполнять свои обязанности, и я в этом смысле не была исключением.

Сохранять невозмутимый вид после того, что между нами еще совсем недавно происходило, было необычайно трудно. Щеки заливало ярким румянцем всякий раз, как перед моим внутренним взором всплывали картины одна красочнее другой, в которой мы, словно соперничая между собой, доказывали друг другу всю свою любовь, так долго дремлющую в ожидании своего часа. И вот, казалось бы, ее час настал, и после долгих месяцев разлуки мы снова вместе, но все-таки оставался крошечный червячок сомнений, подтачивавший сердце изнутри, от которого нужно было избавиться как можно быстрее, и сделать это возможно было лишь единственным способом: доказать самой себе, что убийца действовал по приказу Бута и капитан действительно ничего не знал о покушении.

Встретившись с сияющим взглядом Патриса, которому, как и мне, приходилось прилагать титанические усилия, чтобы скрывать от окружающих наши отношения, я, почувствовав, что снова алею, тут же отвернулась, чем вызвала понимающий смешок у Нино, не отходящего от меня ни на шаг.

Не удержавшись, я натянула шапочку ему прямо на нос и звонко рассмеялась, когда он, сослепу споткнувшись о свернутый канат, едва не растянулся на палубе. Но когда я подала ему руку, чтобы помочь подняться, я неожиданно почувствовала ледяной озноб, пробежавший по позвоночнику. Обернувшись, я успела перехватить направленный на меня взгляд того самого матроса, чье присутствие на корабле отравляло мне все существование. Он поспешил отвернуться и скрыться из поля зрения, но неприятный осадок остался, мешая сосредоточиться на работе. Ради собственного успокоения необходимо было что-то предпринять, и как можно скорее.