Мне не хватает прогулок с Дженной до кабинетов в школе, среди книжных полок на фестивалях, в библиотеках и магазинах. Она утверждала, что предпочитает искать произведения в одиночестве, но когда я предлагала составить компанию, никогда не отказывала. И пусть вела себя раздраженно, но так и не смогла изобрести продуктивный метод подбора книги в одиночку. Как и я.

На долю секунды я забываю, что шагаю рядом с известным автором, отчего он превращается в просто парня, сидящего на ковре с фиговым мобильником. На долю секунды заглушаю внутренний голос, настаивающий на том, что я слишком подавлена и жалка, чтобы стать кому-либо другом, и смело беру Нолана под руку.

Он замирает, и мое сердце перестает биться. Еще не начав, я уже все испортила, зайдя слишком далеко. Он не хочет, чтобы к нему прикасались, и уж точно не я.

– Амелия, – произносит он не предупреждающе, а утвердительно.

– Нолан?

Она опускает взгляд на наши переплетенные руки и говорит:

– Ты низкая.

– Это относительно, – заявляю я.

Мы не продолжаем прогулку, но парень и не отнял свою руку. Так что я притворяюсь смелой, будто в силах посмотреть на него и не покраснеть. Однако тело предает меня: чувствую, как щеки заливает неприглядная краснота, но взгляда не отвожу. В его глазах снова вижу темный лес, но в нем появились блестящие искры – заимствованный кусочек орманской магии. Это вселяет в меня надежду.

– Она предупреждала о том, насколько ты настойчива, – сообщает Нолан. И пусть говорит небрежно, будто фраза случайно сорвалась с языка, но я понимаю подтекст. Он определенно помнит разговор с Дженной, и кроме того, они обсуждали меня.

По телу пробегают мурашки. Они общались так долго, что подруга успела поведать о моем упрямстве. Меня наполняет уверенность, будто Дженна тянется ко мне из прошлого, чтобы поддержать мой локоть на изгибе руки Нолана, настаивая, чтобы я осталась рядом с ним и узнала, что еще она рассказала и как незаметно отправила мне книгу. Радостно разрезая озерную гладь, киты поют свои песни.

– Я такая, – выдавливаю наконец, – ну, настойчивая.

Эндсли кивает, будто поверил или еще не сделал выводы. Надеюсь, что он не решит ненавидеть меня.

– Хорошо, – говорит он.

– Хорошо, – повторяю я.

Мы продолжаем путь, и меня нисколько не волнуют попавшие в обувь камешки.

Оказывается, что «крепость» – это оборудованная лодочная станция, расположенная под большим домом из синего кирпича.

– Дом милый дом, – кивает в его сторону Нолан.

– Это твой дом?

Он опускает руку, будто мое удивление каким-то образом его обидело, и вздыхает. Этот парень слишком много вздыхает.

– Это фамильный дом.

– И ты здесь живешь?

– Да.

– С Алексом?

– Да.

– Твоя семья тоже здесь живет?

– Нет, – отрезает он.

Грубый и острый тон до краев наполняет меня любопытством и огорчением, но я не успеваю расспросить его, потому что Уолли с лаем носится между нами и лодочной станцией, как будто наступило Рождество, а он не может дождаться распаковки подарков.

С песка и гальки мы выходим на лестницу, ведущую к крепости размером с мою гостиную. Опасаюсь, что там будет пахнуть грязью и сыростью, как от затхлой морской воды. «Только не море, только не море», – умоляю про себя. Нолан подталкивает дверь, которая со скрипом открывается в уютную комнату, наполненную гулом современных электрических предметов роскоши и сплит-системы.

Несмотря на непримечательную наружность, внутри крепость выглядит как элитная детская комната со страниц журнала по интерьеру. В дальнем углу расположена палатка, вход в которую охраняет огромный плюшевый медведь с полусонной улыбкой, а внутри виднеются сложенные одеяла и диванные подушки. Одно ухо игрушки выглядит влажным и помятым; судя по всему, здесь отметился Уолли. В другом углу до потолка сложены кресла-мешки. Такие можно купить в торговых центрах по цене настоящего предмета мебели. Я страстно желала его. Даже пыталась уговорить подругу приобрести в нашу комнату в общежитии, но она ответила, что это «нелепо и негигиенично». Правда, пару часов спустя она купила мне кресло-мешок из магазина Target, поменьше и подешевле.

Дженны все еще здесь нет. Зато я впервые по-настоящему живу настоящим моментом, где неким якорем выступает мое любопытство по отношению к Нолану и нежелание вспоминать о мире, который ждет моего возвращения.

Я впитываю запах озера, деревьев и мокрых лапищ Уолли. Ощущаю, как ступню натирает камень в обуви. Слышу бьющиеся о длинные сваи бывшей лодочной станции волны. Здесь и сейчас я с самим Н. Е. Эндсли, и он не пытается казаться другим. А с этим уже можно работать.

Известный на весь мир автор вытаскивает два кресла-мешка на середину пола, покрытого огромным, изготовленным на заказ ковром, что напоминает наимягчайшую траву на всей планете. Я не могу перестать наблюдать за ним: за его движениями, дыханием и просто существованием. Он снимает объемный свитер, и под рукавами рубашки заметно движение мышц. Я смущенно отвожу взгляд. Писатели должны быть бледными и изможденными, а не горячими и накаченными.

Движением руки Нолан приглашает меня присесть. Прежде чем подчиниться, я подвигаю свой мешок чуть-чуть поближе к нему, понимая, что искушаю судьбу. «Шесть дней, всего шесть дней», – отзывается в мыслях.

– Итак, значит, это крепость?

– Это крепость, – подтверждает Нолан. Он, как и я, оглядывается по сторонам, будто пытается увидеть комнату моими глазами. В его взоре, мягко пробегающем по знакомой детской палатке, ковру, посапывающему на лежанке у письменного стола псу и пробковой доске, забитой приколотыми к ней почтовыми бумагами и поздравительными открытками, я замечаю нерешительность.

– Письма от фанатов? – интересуюсь я.

Он угрюмо качает головой.

– Ну, типа того. Письма с благодарностями. От издателя.

– Правда? Так много? – Их там по крайней мере десяток.

– От продаж моей второй книги зависели рождественские премии работников, которые как-то были связаны с деловой частью. Поэтому многие решили, что стоит выразить мне благодарность.

– Невероятно, – восхищаюсь я, подаваясь вперед. Прежде чем успеваю встать и рассмотреть письма, даже прежде, чем это намерение формируется в моей голове, Нолан выбрасывает руку и тянет меня назад.

– Нет, – просит он, – не нужно.

Я улавливаю безмолвный посыл: он не хочет обсуждать свои книги.

– Хорошо, – соглашаюсь и поднимаю ладони в знак притворной покорности, фокусируя взгляд на месте, где он крепко сжимает мою конечность.

– Прости, – бросает он и быстро отстраняется, – прости. Я не привык быть с…