Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я беззаботно смеялась на протяжении оставшегося вечера, потому что осознавала, что если и была обузой, то по крайней мере не одинокой.
Когда я захожу в книжный магазин, Валери обучает игре на фортепиано взрослого человека. Спешу взбежать по лестнице и незаметно спрятаться в одолженной комнате, но она выходит из-за инструмента и направляется ко мне.
– Амелия, так быстро вернулась? Где тот парень?
– Все еще в крепости, – отвечаю, стараясь говорить уверенно.
Она смотрит на меня поверх очков, в задумчивости сжимая губы.
– Он нагрубил тебе?
– Нет, – лгу я, не собираясь доносить на него, – нет, он был занят, так что я ушла.
Валери щурится.
– Я уверена, что это выдумка. Ладно, разберусь с ним после занятия. А пока чувствуй себя как дома. Будь я тобой, дорогая, то провела бы остаток дня в магазине. Грядет сильный ураган, и лучше бы тебе в него не попасть.
Я слишком взвинчена, чтобы с помощью воображаемых сил остановить грядущий дождь; слишком устала, чтобы гадать, где же теперь мне место. Так что спешу наверх и растерянно прошу у мистера Ларсона порцию томатного супа и жареного сыра. Присев на потертый диван, я наблюдаю, как стремительно темнеет небо над окружающей магазин рощей и, абсолютная глупость, ощущаю себя слегка виноватой в том, что стала причиной грозы.
Раскат грома сотрясает стены, когда я подношу первую ложку супа ко рту. А когда доедаю сэндвич, пропадает электричество, и магазин пугающе затихает, ведь большинство покупателей убежали в безопасность собственных жилищ.
Я решаю подняться в комнату и поспать под звук дождя, бьющегося о крышу, но клянусь могилой Дженны, слышу доносящийся издалека крик.
– Помогите!
– Валери? – неуверенно зову я. – Мистер Ларсон? Вы слышали это?
Из кафе доносится только позвякивание посуды и глухой голос мистера Ларсона.
– Что слышали?
Поднявшаяся по лестнице на второй этаж Валери пугает меня, вздохнув в непосредственной близости.
– Ничего не слышала, – заявляет она.
– Мне показалось, что кто-то звал на помощь.
– Это всего лишь ураган. Так шутит ветер. Поможешь мне собрать фонарики?
– Конечно, – соглашаюсь я, раздираемая противоречиями.
Я точно слышала крик о помощи, переносимый разумным ветром. Поэтому колеблюсь между удаляющимся телом Валери и лестницей, между реальностью и другим королевством, в котором практически невозможно отличить воображение от действительности.
– Кто-нибудь? – Голос становится громче. Будто он прямо над моим ухом.
Я не поняла, когда умерла Дженна. Не ощутила нарушения природного баланса, у меня не появилось предчувствия, за что я ненавижу себя.
– Помогите!
– Амелия, ты идешь? – зовет Валери.
Не ответив, я просто убегаю.
Несусь вниз по лестнице и миную входную дверь, в хлюпающей грязи с моих ног слетают изношенные балетки, но я не обращаю на это внимания. Если я не ошиблась? Вдруг кому-то нужна помощь?
Я никогда не была спортивной, но сейчас сильные и уверенные ноги переносят меня через две полосы опустевшей дороги к склону холма у пляжа, который утром был переполнен детьми, переходящими вброд мелководье. Меня тянет вперед какой-то внутренний зов, волнение, похожее на смесь интуиции и осознания неизбежного конца, как в главах до финального момента. Зов направляет меня. Где-то вдали за струями дождя и за высокими неспокойными волнами мигает фонарь на маяке.
«Иду! Держись. Я близко!»
Я не открываю рот, но ветру каким-то образом удастся перенести слова в нужное место.
Дождь льет стеной, и когда я добираюсь до края озера, то промокаю насквозь. Волны не теряют своей мощи, которая сейчас сравнима с самыми взволнованными океанами. Сквозь капли дождя я чувствую их брызги. Волны с такой яростью бьются об основание маяка, что я не сомневаюсь: он обрушится в воду. Даже мне, заядлому наблюдателю за китами, не под силу вообразить торчащие на неровной поверхности воды спинные плавники.
Но в нескольких метрах от себя я замечаю Нолана. Он стоит перед вдающимся в маяк узким и каменистым выступом, нагнувшись вперед, будто кричит или его рвет, и волны практически омывают мыски его обуви. Парень закрывает уши сжатыми кулаками, а в зловещем ураганном сумраке кажется, что он тонет на земле.
– Нолан! – выкрикиваю я. – Нолан, что ты творишь?
Он резко поворачивает голову ко мне, и взгляд у него безумный.
– Уолли. – Он указывает на маяк. Я не слышу слова, только читаю по губам. – Я… не могу. Не могу сделать это.
Я щурюсь и в свете ударившей между волнами молнии замечаю пса, прижимающего свое длинное тело к двери маяка.
– Не могу, не могу, не могу, – причитает Нолан. Интересно, осознает ли он, что говорит.
Мысли возвращаются к Дженне, к оправданиям о случайной встрече с Эндсли на фестивале, которые я не хотела слышать. Она сказала, что у него случилась паническая атака, а я не поверила, хотела, чтобы она позвала меня.
Но при взгляде на Нолана, на его глаза, его беспокойство, я понимаю, что не смогла бы оставить его, даже если бы больше никогда не встретилась с Дженной. Мысль пугает, но, кажется, ветер, который сквозь ураган доставил до меня испуганный крик этого парня, теперь доносит фырканье подруги и на великолепную долю секунды ее уверенный голос.
«Амелия, не глупи. Теперь он твоя забота».
– Уолли! – кричу я. – Уолли, иди сюда!
Становится очевидно, что пес предпочтет умереть и наведываться призраком на маяк, чем поможет нам спасти его несчастную задницу. Я издаю стон.
– Отсюда не дотянуться! – кричу Нолану, хватаю его руку и тяну к маяку. – Не отпускай.
Когда я веду его вниз по неровной дорожке, Нолан начинает брыкаться и упирается пятками в песок.
– Не могу, – повторяет он, – не могу.
Я указываю на свои ноги.
– Я потеряла обувь. Одной мне слишком скользко идти. Я могу довести нас, но в качестве якоря мне нужен ты. Пойду первой и возьму его за ошейник, а ты не отпускай меня.
Взгляд Нолана мечется между мной и маяком, как загнанное в угол животное без возможности убежать.
– Я… не могу, – отрешенно бормочет он, – прости. Прости. Господи, прости. Прости, пожалуйста.
Его голос словно разбивается на миллионы острых осколков, парень переводит взгляд на волны, будто они затянут его в пучину и убьют… будто однажды такое произошло, а теперь его снова заставят тонуть. Его глаза застланы пеленой из слез и дождя, но в них виднеется и кое-что другое. Злость. Отчаянная злость. Она появляется только после долгих ночей, проведенных в горе, растерянности и сомнениях в том, как можно было поступить иначе, если бы было возможным спасти кого-то.