– Прибавилось работенки? – поинтересовался Билл. – Копать – не перекопать?

Хэнк кивнул:

– Ну да. Болезнь. За две недели выкопали столько, что едва пупки не развязались.

– Если все сложить, выйдет туннель до Порт-Альберта, – сказал Лукас, и все трое усмехнулись.

Вскоре разговор могильщиков с барменом превратился для Клайда в последовательность бессмысленных звуков, так как мыслями своими он вернулся к Фарре и ее истории. Впечатление о переданных женой с таким надрывом событиях странным образом резонировало с тупой болью, которую Клайд чувствовал в груди и желудке, и все никак не мог взять в толк, отчего это происходит. Что с того, что человек держит тело умершей жены в подвале? Или Фарра предпочла бы, чтобы это была спальня?

– Она сияла, Клайд! Просто светилась.

Фарра всю ночь повторяла и повторяла эти слова.

– Билл! – позвал он.

Билл долил его стакан.

– Это уже третий, Клайд, – произнес бармен, не имея в виду ничего дурного.

Хэнк и Лукас повернулись к Клайду, и Лукас сказал:

– Бог мой, вот это по-нашенски! Уже третий, а еще ни в одном глазу!

Могильщики подняли стаканы, Клайд присоединился, и они чокнулись. Хэнк произнес тост за скорейшее окончание Болезни, а Клайд почему-то вспомнил про пустую бутылку из-под виски, которая стояла у них на кухне в шкафу. Рассказывая свою историю, Фарра то и дело прикладывалась к бутылке, отмечая таким образом в своем рассказе поворотные пункты.

Отхлебнув в очередной раз, Клайд отер губы тыльной стороной ладони и в первый раз за день почувствовал, что покой воцарился в его душе. Конечно, Фарра была расстроена, но это просто горе. Ничего такого уж скверного в том, что Кэрол лежала в подвале, не было.

– Ты слышал, Билл, что умерла Кэрол Эверс? – произнес Лукас, и вся троица заговорила о том, насколько молода она была и какова вероятность того, что ее забрала Болезнь. До Билла уже дошла новость от кого-то из завсегдатаев. Бармен полагал, что Болезнь уже оставила Хэрроуз, и могильщики были того же мнения, но тридцать восемь лет для столь полной жизни женщины – это уж слишком! И тогда Клайд рассказал им то, что услышал от Фарры. Ничего дурного в этом не было. Могильщики ведь сами заговорили о ее смерти и о том, что, вероятно, чувствует сам мистер Эверс, и, не дожидаясь паузы, чтобы ввернуть свое словечко, Клайд решился:

– Он держит ее тело в подвале.

Могильщики повернулись к Клайду. Билл перестал протирать стакан, который держал в руках.

– Это то, что я слышал, – пояснил Клайд. – Ее тело лежит в подвале. Наверное, пролежит до похорон.

Он ждал ответа. В этот момент, несмотря на то что в голове его уже изрядно шумело, ему было важно узнать, что эти люди думают по поводу смерти Кэрол. Они же профессионалы. Считают ли они происходящее странным – так же как Фарра?

Лукас пожал плечами.

– Должна же она где-то лежать, – произнес он.

Билл подлил могильщикам, и Клайд почувствовал облегчение. Немногие люди в Хэрроузе так накоротке со смертью, как Лукас и Хэнк. Да, Фарра горюет, но и только.

Все естественно. Все нормально.

– Вы, парни, ведь знаете мою жену, Фарру? – спросил Клайд.

Могильщики ее знали.

– Она работает у Эверсов, – продолжал Клайд, не без труда связывая слова. – Эта смерть ее просто пришибла. Это я вам говорю. И она ее видела. Прошлой ночью. В подвале.

Сказал и отпил большой глоток виски, думая о том, что его жена не попала на церемонию прощания с Кэрол.

– Если вы, парни, ее встретите, скажите ей что-нибудь приятное. Приободрите. А то она очень переживает.

Клайд опустил стакан на стойку, и Билл налил ему очередную порцию виски. Клайд отхлебнул. Теперь он был спокоен. Ничего такого странного в поведении мистера Эверса не было, и могильщики убедили его в этом. Но откуда ему было знать, что, сорвавшись с его мокрых от виски губ, слова его отправятся странствовать по свету и доберутся в конце концов до ушей шерифа Опала, который задастся вопросом: а почему это человек, в доме которого так много спален, держит тело усопшей жены в холодном подвале.

Мокси повернул к таверне и вдруг увидел Молли.

Это был маленький городок, Бейкер. На улице Нерона Мокси привязал лошадь к столбу возле поильного корыта в десятке-другом шагов от дощатого тротуара, по которому взад-вперед фланировали местные жители – дамы в воскресных платьях, их кавалеры в жилетках приглушенных тонов. Мокси увидел Молли за стеклянной дверью цирюльни. Но дверь открылась, потом вновь закрылась, и девушка исчезла.

Имя Молли само собой всплыло в его памяти, и это было странное, смутное чувство, потому что единственную Молли, которая была похожа на эту девушку, он встретил двадцать лет назад. Сейчас ее вид вряд ли его побеспокоил бы, если бы она жестами не подзывала его. Да, когда Мокси заметил ее за стеклянной дверью, она кивала ему, словно приглашала войти. Точно так же двадцать лет назад та Молли позвала его в таверну. Там играла музыка, и Молли позвала Мокси, чтобы тот познакомился с ее подругой, Кэрол.

Мокси понимал, что никогда не забывал о Кэрол. Лошадь отмеряла милю за милей Большой дороги, а воспоминания о Кэрол все не отпускали его. Вот они купаются в болотистом озерке у подножия холма, на котором высится ее дом, вот он стоит по колено в густой траве на его заднем дворике и бросает бисер в ее окошко, а вот ждет ее посреди взбудораженной, потной толпы, ожидающей начала боксерского поединка. Да, он вновь был и пьян, и трезв; он спал, бодрствовал, влюблялся, испытывал стыд и страх, возвращаясь в мыслях к своим свиданиям с Кэрол. Неудивительно, что ту девушку в стеклянных дверях он принял за Молли.

Правда, ее жестикуляция ему не понравилась. Слишком уж похожа на…

Девушка склонялась к нему, широко раскрыв глаза, и кивала, и приветственно махала рукой.

– Вы должны познакомиться с моей подругой Кэрол, – сказала тогда Молли, – проходите…

Мокси взошел на тротуар и, испытывая внутреннюю дрожь, миновал дверь таверны. Чувство вины давило его. Это лицо, эта девушка, Молли, которая зажгла в его душе пламя – да, это пламя дремало все эти двадцать лет, но ведь оно не померкло! Подойдя к дверям, за которыми он увидел Молли, Мокси понял, что это цирюльня. Но девушки за стеклом не было. Да и внутри – никого, кто хотя бы отдаленно ее напоминал. Дверь отражала улицу за спиной Мокси: витрины на ее противоположной стороне, голубую вывеску магазинчика галантерейных товаров, лошадей, тащивших повозки со всяким товаром, жителей Бейкера, спешащих по своим делам.

Мокси вошел в цирюльню, о чем тотчас же известил всех дверной колокольчик.

– Если хотите пробриться, присаживайтесь.

Два кресла были уже заняты мужчинами в нагрудниках. Абсолютно лысые брадобреи трудились над их подбородками. Поодаль, в стоящем у задней стены кресле, сидел еще один клиент, в накидке, с закрытым полотенцами лицом.