Когда Марат добрался до дома, оказалось, что не только отец, но и мать его опередила. Она бродила взад и вперёд по веранде, всё ещё в выходном платье и сверкающих на мочках фианитах, накаченная переживаниями, как колесо воздухом. Отец сидел над тетрадью и писал какой-то рабочий отчёт.

– Вай, вай, Марат, – повторяла мать, – что же теперь будет с Абдуллаевыми?

– Да ничего не будет, тебе зачем беспокоиться?

– Вы слышали, да? Вы слышали, какие проклятия пали им на голову? В такой день, в такой день… Ты же знаешь, из-за чего весь базар, Марат.

– Это их дело.

– Нет, это наше дело! Луизина племянница невесте Абдуллаева, бедной девочке, двоюродной сестрой приходится.

– Да не коснётся её проклятие, не бойся.

– Ты что, издеваешься? – остановилась мать. – Ты думаешь, это легко теперь с такой семьёй родниться? Невеста Абдуллаева, конечно, ни при чём, но история всё равно нехорошая. Её унизили, опозорили, прокляли перед всеми.

– Кто её унизил?

– Жених! Не делай вид, что не знаешь. От него же дочь той выступавшей ведьмы рожать собралась. Какая-то студенточка. Никто, оказывается, не знал, а тут всё вылезло. Если родниться…

– С кем родниться? Ты что, собралась невесту Абдуллаева за меня просить?

– Астауперулла, – опешила мать. – Невесту Абдуллаева какая мать попросит? У неё же всё семя теперь проклято. Я про Луизину племянницу говорю!

– А с чего ты решила, что мы сойдёмся?

– Как? – Мать упала на подвернувшийся стул. – Вы же так долго танцевали. Я думала…

– Мама, забудь про Луизину племянницу, не нужна она мне, понятно? – не сдержался Марат.

– Ты что на мать кричишь? – оторвался от писанины отец.

– Не кричу я, только не надо мне кого не надо навязывать.

И Марат стремительно удалился в комнату, к компьютеру. Ему нужно было связаться с московскими коллегами, узнать новости по делу правозащитницы, изучить документы, но в голове крутилось предупреждение Шаха. Патя встречается с каким-то трескучим Тимуром. Невозможно… Она слишком для него умна.

Потом озарила ещё одна мысль: конечно, Шах злословит про Патю, потому что не хочет, чтобы кого-то предпочли его кузине – Сабрине Шаховой.

Но, подумавши, Марат тут же сам себя опроверг: «Да нет, он же сам называл Сабрину драконом».

Тогда рука сама потянулась к телефону, чтобы набрать Патю, но замерла на полпути: «Прошёл только день, звонить слишком рано. Подумает ещё, что мне сильно надо».

И Марат перевёл внимание на экран компьютера, чтобы на время забыть о Пате.

А Луизина племянница, проводив горюющую невесту Абдуллаева домой и отправив умываться в ванную, осталась в прихожей одна, улыбнулась висящему на стене длинному, в золочёной оправе зеркалу, задвигала, закрутила гибкими плечами и запела тихонечко популярную песенку, слышанную вчера на концерте в честь Халилбека:

Ты мой свет, ты мой луч,

Ты горяч и могуч!

Тутуту, тататарам…

Ещё перед катастрофой тётя успела намекнуть, что танцевавший с ней парень со жгучим взглядом ищет невесту. Звали его Марат. Он так проникновенно смотрел! Когда они с девочками уходили из ресторана с чёрного хода, он опять попался на пути и снова пронзил её взглядом. Конечно же, влюбился! Влюбился, влюбился! А его мама, Хадижа… Она всегда так приветлива, так внимательна. Значит, скоро что-то случится. Что-то чудесное, волшебное…

Луизина племянница задумалась о приготовлениях к собственной свадьбе. Конечно, их будет две. Первая, «невестина», где соберутся только её родственники и родители и куда пожалует Марат с дружками. А вторая, на следующий день – более пышная, «жениховская». Туда «невестиной стороне» путь заказан, будут только сёстры, подружки да пара мужчин-делегатов. Платье на первый день – золотое, с корсетом, и сверкающие камни в волосах. А на второй – белоснежное с серебряным поясом, длинная фата, как в том журнале… Надо бы обязательно сделать биотату хной и химзавивку ресниц. Подкатить на кабриолете. И пусть у жениха будут запонки. Она концы отдаст, если папа не наймёт лучшего фотографа и не пригласит танцевальный ансамбль в кожаных чувяках. Лишь только она вплывёт в нарядный зал, а за ней двухметровый шлейф, – все ахнут! На высокую причёску в стиле барокко (не забыть записаться в салон) полетят купюры…

Дверь в ванную хлопнула. Луизина племянница оборвала свои мечтания, напустила сочувствующий вид и приготовилась утешать умывшуюся невесту Абдуллаева и дальше. Но та уже не плакала и не сокрушалась, а молча подошла к окну, под которым нервно ревела заблудившаяся корова, и шумно вздохнула:

– Ну и ладно. Ещё лучше.

– Лучше, лучше, – эхом подхватила Луизина племянница.

– Ум-бу-у-у-у! – согласилась с ними невидимая корова.

Я не казала носа за калитку уже несколько дней. Мне всё время чудилось, что каждый угол и перекрёсток осаждён шпионами Тимура, и стоит мне только переступить порог, как улицы схлопнутся, подхватят и выдадут меня ненавистному мучителю-коротышке со светлым бобриком. Он звонил по нескольку раз в день, требовал встреч, сбивался на угрозы, а с них – на сладкий лепет и нежности. С человеком определённо творилось неладное.

Аида, зашедшая ко мне с двумя старшими сыночками с плоскими от лежания в люльке затылками, проболталась, что Тимур уже пробовал действовать через неё, интересовался, как меня можно склонить к добровольной взаимности. Аида якобы отвечала, что главное не брать нахрапом. Однако советов Тимур, по всей видимости, не слушал.

– Ты сама виновата, Патя! – честила меня Аида, перематывая свой неизменный тюрбан слева направо. – Не надо было с ним столько из Москвы переписываться. Зачем вообще на встречу согласилась?

– Но я же не знала, какой он…

– Не знала она… Теперь расхлёбывай. Он же думал, раз отвечаешь, пишешь, значит, замуж за него хочешь…

Мне не терпелось поскорее выговориться Марине, но та отдыхала где-то в Болгарии. Да увижу ли её, вернусь ли в Москву? Мама уже несколько раз в сердцах восклицала, что нет, ни за какие коврижки. Там я, видите ли, вконец разучусь варить хинкал, быстренько зачерствею и скукожусь в старую деву.

– Скоро двадцать шесть! Ты уже никому даром не нужна! – шпыняла она меня то и дело.

Папа заметил, что я сижу взаперти, и предложил подвезти до города:

– Там же у тебя подружки с университета, да? Ума, Маша…

Как он только запомнил их имена? Подружки действительно имелись, но одна на лето уехала в горы – хлебать родниковую воду, бродить по альпийским лугам, дышать целебным разреженным воздухом. А вторая помчалась в качестве активистки готовить тот самый молодёжный форум, о котором талдычил Тимур. Я молилась, чтобы его смыло из посёлка на тот же форум, да поскорей, но не тут-то было. Не дождавшись, что отвечу на безотвязные звонки, Тимур отправил мне пугающее сообщение: