– Ты зачем ребёнка потащил черт-те куда к этим пьяницам? Скажи, ну что будет с детьми, если меня не станет?

Вино Халилбека сотворило со мной странную штуку. Я заболела, но не чувствовала ни слабости, ни жалости к себе, ни плаксивой раздражительности. Мне вдруг стало светло и спокойно, а ещё – совершенно ясно, что ничего ровным счётом не важно. И что я даже не пикну, если моих любимых кукол отдадут Аиде, как мама не раз грозилась сделать. Мне привиделось, что я плыву по миру, держась за ниточку большого воздушного шара, и что хотя и люблю маму с папой, и бабушку, и временами брата, и мороженое с карамелью, но не могу и не хочу брать их с собой.

Странное было ощущение. Возможно, я приписала его себе гораздо позже. Меж тем, пока я витала мыслями в воспоминаниях, в клубном зале уже отблистал чиновник Борисов Иван Петрович, перечисливший все ордена и медали, вручённые славному узнику, а следом – имам одной из враждующих поселковых мечетей. Кажется, традиционной – той, что на Проспекте. Он громко со сцены помолился о том, чтобы Халилбека освободили, а потом зазвучал нашид[23]и на сцену вышли с песнопениями несколько мужчин в тюбетейках.

За моей спиной Тимур совещался с кем-то из подбежавших к нам на «камчатку» организаторов.

– Подожди, Патя, – гаркнул он мне сзади в ухо. – Мне сейчас слово дадут. А потом мы ещё посидим где-нибудь. Ты соображаешь, но тебя направить нужно. И волосы отращивай, а то слишком короткие носишь.

Выпалив всё это, Тимур перешагнул через несколько созданных из ящиков зрительских рядов и направился в сторону сцены. Я решила воспользоваться его исчезновением и смыться. Но тут меня схватила за локоть очутившаяся рядом Аида:

– Вай, Патя, он такой симпотный!

– Кто?

– Ну твой, Тимур.

– Он не мой, – раздражённо отбилась я. – И вообще, он мне не понравился.

Пока я это произносила, Тимура как раз объявили. То ли как председателя молодёжной ассоциации, то ли как стипендиата форума инноваций, я не разобрала. Он понёс что-то нудное и лезущее из ушей:

– Мы, молодёжь, самое, гордимся, что нам довелось быть современниками великого Халилбека…

– Как он мог тебе не понравиться? – шикнула Аида. – Он далеко пойдёт. Я уверена, депутатом станет. Будешь в городе жить, по салонам к визажистам-косметологам ходить каждый день…

Не успела она договорить, как кто-то сгрёб нас сзади за плечи и с хохотом прижал друг к другу. Мы обернулись и увидели Шаха. Шах, бывало, общался с моим братом и часто дразнил меня кузнечиком. Но Аида его недолюбливала. Когда-то, ещё до замужества, она была до сумасшествия в него влюблена. Теряла аппетит, дежурила тайком у Шаховых ворот, попадалась ему на пути в лучших нарядах, а он в ответ просто играли. То совсем не замечал её, то замечал, но грубил и хамил, а то неожиданно проявлял настойчивое внимание и забалтывал по телефону до эйфорического бреда.

Измаевшись между адом и раем, пряником и кнутом, лаской и болью, Аида в конце концов узнала, что у Шаха помимо бесчисленных любовниц, среди которых были и порядочные, но наивные овечки, имеются по крайней мере две серьёзные дамы сердца, почти невесты, но жениться он ни на ком не собирается, потому что не верит в чувства как таковые.

Почему он в них не верит, я так и не поняла, но, прорыдав пять ночей подряд, Аида ответила согласием простому владельцу продуктовой лавочки и постаралась забыть идеального Шаха навеки.

– Как ты, Аидка? Как муж? Дети? А ты, Патюля? Почему одна приехала? Где брат с женой? – стал он забрасывать нас вопросами. Потом кивнул на стоявшего невдалеке статного молодого человека с выразительным взглядом: – А это Марат, если кто не знает. Марат, это – Патя, она, кстати, в московском суде работала, но ты ведь уже вернулась, да? А это – Аида.

Марат протянул нам руку на европейский манер. Ладонь у него была и мягкая, и крепкая одновременно.

– Вам вообще здесь интересно? – полюбопытствовал он, обращаясь то ли к нам обеим, то ли только ко мне, но на «вы».

– Ещё как! Такие звёзды поют, – прижала руки к груди Аида.

– Да, было забавно. Но я уже ухожу! – добавила я.

– Уходите? Если пойдёте к Проспекту, то могу проводить, – предложил Марат.

Я молниеносно согласилась:

– Конечно!

Всё во мне ликовало и что-то лихорадочно прыгало в груди то вверх, то вниз. Я встала с ящика в желании поскорее выскользнуть из зала вместе с новым знакомцем.

– А мы останемся! – заявил Шах, падая на моё опустевшее место и косясь на Аиду.

– Тебе никто не разрешал сесть! – крикнула та.

– Что, замуж вышла, детей родила, можешь на меня бочки катить? Королева Марго! – хмыкнул Шах.

Аида что-то ответила, но слов я не разобрала. Звучавшая со сцены песня о пойманном разбойниками величавом орле не оставляла на это шансов.

– Пойдём, Патя? Можно ведь на «ты»? – улыбнулся Марат. Я только кивнула, даже не пытаясь остановить ответную улыбку. Мы стали пробираться мимо столпившихся на стоячих местах посельчан, кивая попадающимся знакомым, расслабленным, ищущим, к какой бы девушке прицепиться. Не будь Марата рядом, я бы так просто не добралась до выхода. Как странно, что мы всю жизнь жили рядом, а я его совсем не помню.

– Патя! – услышала я крик. Обернулась, поднялась на цыпочки, – сзади, там, где мы оставили Аиду и Шаха, стоял окаменевший Тимур и прожигал меня страшным взглядом. Сердце моё ушло в пятки, и я начала пробиваться сквозь концертных зевак быстрее. Марат, кажется, ничего не заметивший, тоже ускорил шаг, и мы очутились на улице.

– Давай пойдём в обход, вокруг посёлка, – предложила я, боясь до дрожи, что Тимур учинит погоню.

Марат легко согласился, и мы поспешили по пустой круговой дороге, где тут и там жевали пырей коровы. Я выключила телефон, надрывавшийся от вибрирующих звонков, и с головой ушла в болтовню. Мы перебивали друг друга, переспрашивали, объясняли, чем занимаемся, что слышали о мечетских и Халилбеке, окрестных комариных степях и московских снежных зимах. Марат разыграл мне в лицах, как долго он выискивал себе в Москве однушку – квартиродателей пугала неславянская фамилия. А я поведала, как коллеги в суде, исключая, конечно, Марину, пересекаясь со мной в столовой, начинали изредка полушутя поругивать «хачиков». Потом кто-нибудь обязательно сообщал: «Так Патя тоже из тех краёв» – и только что клеймившие наши юга коллеги тушевались, начинали оправдываться:

– Ты не думай, я-то не фашист, я не про всех говорю.

Или:

– Ну, Патя, ты всё-таки как русская. Не скажешь, что из Хачландии, так что не обижайся.

Марат смеялся:

– Нет, в моей конторе почти все на Кавказе бывали и хорошо относятся.