– А какие дела вы ведёте?

Оказалось, что сейчас на кону одно нашумевшее убийство правозащитницы. Марат начинал уже погружаться в детали, но мы в это время подходили к моей калитке. За калиткой я видела папину спину. Судя по позе, он копался в двигателе автомобиля и в любой момент мог, обернувшись, заметить нас вместе. Пришлось распрощаться с Маратом наспех. Он попросил «телефончик», я тихой скороговоркой выпалила свой номер и влетела во двор, раздираемая не понятными до конца чувствами.

– Как там концерт, Патимат? – оторвался от двигателя папа.

– Скучный!

– И зачем устраивать этот ай-уй. Вот выпустят человека, тогда и пляшите, – пробормотал он под нос.

Забежав в комнату и рухнув на кровать, включила телефон – девятнадцать пропущенных вызовов! Не успела я решить, как поступить, как Тимур зазвонил снова. Не соображая, что делаю, я ответила.

– Ты что, нюх потеряла, самое? – закричал он в трубку. – Ты куда ушла? Шах сказал, тебя какой-то тип пошёл провожать!

– Я…

– Чё якаешь? Мы о чём договаривались?

– Ни о чём. Я спешила.

– Спешила она! Если спешила, я бы тебя довёл!

– Не надо. Тимур, спасибо за всё, мне понравилось заседание. Не пойму, чего ты ещё хочешь?

– Подожди, ты что со мной так разговариваешь официально?

– Как?

– Нормально разговаривай!

– Я нормально разговариваю.

– Ты на понты вскочила, самое! Чего о себе думаешь? Хамить не надо мне!

– Я с тобой вежлива…

– Не перебивай меня! Когда, самое, увидимся? Кто с тобой был? Куда вы пошли? Я искал!

– Я сегодня уезжаю к тёте в город, не смогу с тобой больше увидеться.

– Не ври мне. Чё стало, самое? Ты задний ход даёшь?

Всё во мне заныло: как? Как я умудрилась вляпаться?

– Извини, Тимур, папа зовёт! Пока! – проговорила я и бросила трубку.

Через некоторое время телефон зазвонил снова, но я уже не подходила. Руки у меня дрожали.

– Патя! – послышался из кухни мамин голос.

– Я здесь!

– Гуляешь целый день, как уличная! А ну иди сюда, начинку для чуду сделай!

Я стянула с себя платье с блёстками, накинула халат и поплелась на кухню. Сердце щемило от восторга и жуткого страха одновременно. Хотелось сейчас же бежать из посёлка, подальше от Тимура. Но сперва нужно было пожарить лук, отварить в мундире и начистить картошку, размять и то и другое с сухим, купленным у соседки творогом и скатать в небольшие шарики. А дальше – будь что будет.

Абдуллаев-старший с женой встречали гостей на крыльце ресторанчика. Мать Марата, расцеловавшись с хозяйкой праздника, нырнула внутрь, в пестроту знакомых лиц, обниматься, шушукаться, вздыхать, восхищаться, судачить. Марат с отцом остались у входа обсуждать с мужчинами вчерашний, отгроханный в честь Халилбека концерт.

– Если дали провести концерт в посёлке, значит, скоро доберутся и до города. А там героя нашего и выпустят, – предрекали одни.

– Вот увидите, вся эта история с арестом – просто хитрый ход, чтобы отвлечь людей от общей неразберихи, – знающе пыжились другие.

– Говорят, настоящий Халилбек на свободе, а в тюрьме – подставной двойник, – шептали третьи.

Слухи про двойника, самые нелепые и фантастические, передавались из уст в уста, не то в шутку, не то всерьёз, но с особенным заговорщическим пылом.

– А на каком основании так решили? От кого слышали? – сердился отец Марата. – Что за небывальщина!

Оказывается, Халилбека видели то в городском парке, режущимся в шахматы с завсегдатаями тамошних скамеек. То на рынке, ловко взвешивающим инжир. То в рыбацкой лодке на заброшенном побережье вместе с местными, чёрными от солнца и просоленными морем подростками. То в поселковой мечети за «железкой» на утренней хутбе. Или же около «официальной» мечети на Проспекте, задумчиво изучающим раздаваемые рядом листовки. А то и вовсе – в том самом ресторанчике, где все и собрались отмечать сватовство сына Абдуллаевых.

Помешательство на Халилбеке росло как на дрожжах. Собравшиеся на торжество солидные отцы семейств перебрасывались сказочками о его тайном освобождении и вездесущести, словно детскими страшилками. С полудоверием и подавленным восторгом.

– Да просто заметят очень похожего человека, напридумывают и начинают передавать, – скептически предположил Марат, защищаясь от слепящего небесного шара ладонями.

– Конечно, – неожиданно поддержал его мрачный хилячок, переминавшийся рядом. – Халилбек никогда не стал бы играть в шахматы.

– Почему это? – удивились многие.

– Как? Вы не знаете? – Хилячок наставительно поднял указательный палец вверх. – В хадисах эта игра называется запретной.

– Только в недостоверных хадисах, вацок! – нашёлся что возразить знакомый Марату со школы здоровый усач в щегольской рубашке. – Нежелательно, но и не запрещено. Главное, чтобы доска не отвлекала от служения Аллаху.

Несколько человек засмеялись. В том числе круглый и влажный от пота человек лет шестидесяти с рассечённой губой. Марат услышал, как стоящий подле советчик хлопает по взмокшей спине товарища всей пятернёй:

– Ты бы поосторожнее хохотал, Исмаил, о тебе и так слава дурная.

Марат потом спросил у Шаха, что это за Исмаил и что за слава, и Шах пояснил ему, что речь о новом директоре школы, у которого вечные и напряжённые схватки со рьяными прихожанами. Особенно теми, кто предпочитает ходить за «железку». Исмаил не пускал на уроки девочек в хиджабах и требовал ношения белых блузок и синих юбок согласно уставу школы. Родители закутанных учениц возмущались, подавали в суды и то и дело угрожали директору расправой. Губу ему, как объяснил развесёлый Шах, рассёк житель посёлка и многодетный отец Мухтар.

– Тот самый Мухтар, у которого сын Алишка, избитый нашим соседом-полицейским? – вспомнил Марат.

– Да-да, у них вся семья соблюдающая, – поддакнул Шах.

Но разговор случился уже после, когда оба сидели за одним из столов ресторанчика и разглядывали танцующих. Гости вызывали друг друга на танец то палочкой, то салфеткой, то веточкой укропа. Оттанцевав своё, каждый приглашённый передавал эстафету дальше: палочки и салфетки переходили из рук в руки – мальчик-девочка, девочка-мальчик. С самим Абдуллаевым-женихом Марат успел обменяться разрозненными поздравительными восклицаниями, пока тот куда-то не умчался. Ему явно не сиделось на месте. Пройдя несколько танцевальных кругов с молоденькой суженой, одетой в малиновое платье, с пышной причёской, взбитой буклями на затылке, он переключался на её подруг, на скромничающих гостий, пожаловавших и с его, и с невестиной стороны, потом нёсся переговаривать о чём-то с друзьями, потом снова приглашал кого-то и снова исчезал.