— Да как-как, во Франции до сих пор. Жду, когда вернется. А говорить говорил, толку-то. Твоя вон как лихо обобщила. Моя не хуже умеет. Они с этой способностью по ходу рождаются, — криво улыбнулся я.

— Эт точно. А на рыбалку со мной не хочешь? — вдруг загорелись глаза у Круглова. — Ты не подумай, без водки…

Я отложил инструменты, почесал затылок и задумался. А потом кивнул.

«Почему бы и нет?»

***

Время обеда подкралось незаметно. Я зверски проголодался и уже собирался выйти из офиса, как меня окликнула Света:

— Гер, а ты не забыл, что шеф просил к нему зайти?

«Да помню я, помню, — вздохнул про себя я. — Хотел просто сначала поесть, мало ли что там шеф придумал, вдруг потом и кусок проглотить некогда будет».

Но вслух сказал другое:

— Спасибо, что напомнила.

Подошел к кабинету Виктора Семёновича и решительно дернул за ручку.

Шеф сидел за рабочим столом, зарывшись в бумаги, виднелась лишь его макушка с залысинами.

— А, это ты? — поднял голову он. — Ну проходи, присаживайся. Поговорим.

И кивнул на стоявший напротив его стола стул.

Я прошел и присел на указанное место, прямо посмотрев в его глаза. Но прочитать по взгляду суть предстоящего разговора не смог.

Хм… Просто так шеф на моей памяти еще ни с кем не разговаривал. Что ему нужно?

Алина

Я лежала в постели и сверлила взглядом потолок. Бросила взгляд на прикроватную тумбочку, где стояли электронные часы: два ночи. А сна ни в одном глазу.

Мысли роились в голове, словно облако мошкары над болотом; мозг быстро перескакивал с одной на другую.

Странное послевкусие после сегодняшнего свидания… Всё было отлично на первый взгляд: мы побывали в захватывающих дух местах, во мне бурлила энергия — хотелось сделать несколько цветов, которые я до этого не видела никогда в жизни.

Чего только не было в тех садах!

Но… Сложилось ощущение, будто наслаждалась местной флорой только я. В один момент его лицо отразило нечто вроде «скукотища-то какая». Но это выражение тут же сменилось улыбкой, когда он заметил, что я на него посмотрела.

Скорее всего, показалось.

Я не могла объяснить свои ощущения даже себе. Какое-то подспудное чувство, словно что-то не так, в животе словно завязывался тугой узел. Но если бы меня спросили, что именно, рассказать бы не смогла. Может, это просто смущение перед таким богатым, сильным и успешным человеком? Страх сделать или сказать что-нибудь не то? Или скованность из-за того, что давно не была на свиданиях?

Во время выхода в море на яхте беседа текла легче, но тогда я не воспринимала его как мужчину, мы не затрагивали острых тем, да и алкоголь сделал свое дело.

Но сегодня, точнее уже вчера, нервничала, похоже, не я одна. Вон как Игорь расстроился, когда палантин улетел. Я тоже расстроилась, но совсем не из-за того, что он его не поймал.

Палантин-то принадлежал Марии. Подозреваю, что стоил целое состояние, по крайней мере для меня. Тончайшая работа, изумительный шелк… Что уж теперь. Решила завтра попросить Марию вычесть его стоимость из оплаты за обучение. Не хотелось оставаться должной, она и так много для меня сделала.

Я закусила губу и нахмурилась, мысленно вернувшись к самому ужину.

Было что-то странное в разговоре с Игорем. Если я избегала разговоров о браке, то он будто окаменел, когда спросила о родителях, но всё же кое-что рассказал.

— Мать растила меня одна. Отец ушел, когда мне даже года не исполнилось. Но я ей благодарен. Всё, что у меня есть, появилось благодаря ей. — Лебедев поджал губы, а его взглядом можно было крошить кирпичи. Хорошо хоть смотрел не на меня.

Я тогда почувствовала волну агрессии, а не благодарности. Странно…

Но он почти сразу взял себя в руки.

— А где она сейчас? — спросила я.

— Умерла. Я как раз ехал домой, чтобы сообщить ей радостную новость: моим стартапом заинтересовался огромный холдинг, и не просто заинтересовался, а готов был купить за баснословные в то время деньги.

Он замолчал, а я не торопила: видела, что ему тяжело давались эти воспоминания.

— Да, мозги — единственное, чем я тогда мог похвастаться… — горько усмехнулся он.

Я вскинула брови, окинув его могучие плечи взглядом, а Игорь поймал мой взгляд и ответил:

— До двадцати этого всего не было, Алина. Я был страшным, как атомная война, к тому же высоким и худым, как щепка, неуклюжим. Когда уехал в университет, занялся собой, начал ходить в спортзал, изменил питание.

Я округлила глаза, но совсем не потому, что он так изменился. Меня поразила его откровенность. И что-то мне подсказывало, что он не рассказывал об этом всем и каждому. Почему же решил поделиться со мной?

Отчего-то вспомнилось, что лет до пятнадцати я тоже была колобком. Поправилась после смерти родителей, но затем взяла себя в руки и снова стала прежней собой. Бабушка мной гордилась.

— Мама, наверное, гордилась, что ты смог так измениться?

Плечи Игоря опустились, и он невнятно пробормотал:

— Не сказал бы… — И тут же продолжил: — Так вот, свой стартап я придумал еще до окончания универа, а когда получил предложение, решил поехать домой и устроить ей сюрприз. Зашел в квартиру, а там никого. Мобильный не отвечал. Через несколько часов мне с него позвонили и сообщили, что она попала в аварию и не выжила.

— Мне очень жаль, Игорь…

Я тоже знала, что значит терять близких людей.

Мы помолчали какое-то время, а потом Игорь непринужденно заговорил о чем-то другом, и к разговорам о его маме мы больше не возвращались.

Я поняла: во-первых, мне очень повезло с родителями, а во-вторых, Игорь говорил о маме одно, но чувствовал совсем другое.

Кажется, он и любил, и ненавидел свою мать одновременно.

Игорь

Я сидел за рабочим столом в своем просторном светлом кабинете и наблюдал за тем, как мой секретарь, Наталья Ивановна, подходила всё ближе с подносом в руках. А на нем — свежесваренный кофе, исходивший ароматным паром.

Да, не зря я выбрал секретарем именно ее. Среднего роста, тронутые сединой волосы, собранные во всегда одинаковую высокую прическу, карие глаза; фигура немного расплылась, но это ее не портило.

Зато никаких попыток расстегнуть лишнюю пуговицу на блузке, надеть юбку покороче или продефилировать передо мной, покачивая бедрами. На меня это никогда не действовало, наоборот, раздражало. На работе я предпочитал заниматься работой.