на самом деле, а спустят всех собак на маму. Проклятье…

— Костя, — мама дернула меня за руку. — Все в порядке? Где эта женщина?

— Она… — я держал в руке окровавленную школьную тетрадь. — Она улетела.

Очень скоро мы с мамой вернулись домой. Машка с порога бросилась ей на шею. Затем обняла меня, понимая, что чудо-спасение без моего участия не обошлось. А потом пригласила к столу и весь вечер мы были действительно счастливой семьей. Я впервые видел их такими беззаботными и довольными. И это совместно проведенное время омрачало только одно — то, что я знал, что это наши последние семейные посиделки.

Да. Последние. По крайней мере, в обозримом будущем. Потому что еще по дороге домой я нашел только два выхода из ситуации. Первый — позвонить завтра с утра в милицию и сообщить, что пропавшая женщина нашлась. Рассказать капитану Троицкому подробности, опустив пропажу детей, и жить дальше. Только постоянно опасаться, что к нам домой заявятся представители правоохранительных органов и предъявят маме обвинения в похищении и убийстве. А вот второй путь не менее сложный, но более привлекательный. Завтра с утра забрать у Нокиа фальшивые паспорта и оставить Анну Николаевну Ракицкую пропавшей без вести навсегда. Пусть мне и придется снова расстаться с ней на какое-то время. И конечно, я выбрал второе.

Встав на следующее утро, я связался с Нокиа, а затем съездил к гаражам и забрал новые паспорта для моей семьи.

— Это тебе. А это тебе, — я положил документы на кухонный стол.

— Что это? — нахмурилась мама, и даже заварка, которую она наливала себе в кружку, полилась мимо. — Ек-макарек! — выругалась она и принялась полотенцем вытирать чай с клеенки.

— Это ваша новая жизнь, — сообщил я и сел за стол, сложив руки перед собой.

— Наша новая…что? — Маша взяла свой паспорт и принялась листать его. — Мам, тут моя фотка. Игельвейс Мария Германовна? Это я что ли?

— Да. А ты Игельвейс Анна Мироновна, — я подвинул документ в сторону мамы, которая как будто опасалась подходить ближе. — С сегодняшнего дня это ваши новые фамилии. Я не стал менять имена, чтобы вам было проще привыкнуть.

— Что происходит? — мама уперла руки в бока и тенью нависла надо мной. — Костя? Я жду объяснений. Где ты это взял?

Я улыбнулся. В каких-то ситуациях быть ребенком выгодно, а в каких-то приходится доказывать, что ты не сошел с ума и у тебя все дома.

— Вы уже должны были понять, что я развиваюсь быстрее своих сверстников. Ты, — я посмотрел на мать. — Когда стала зарабатывать диспетчером в компании, которую я придумал в десять лет. А ты, — я перевел взгляд на Машку. — Когда вытащил тебя с той стороны.

Обе женщины из моей семьи промолчали. Я знал, что они ждут объяснений и поэтому рассказал всю историю знакомства матери и Санитара. Все подробности этого дела, закончив смертью детей-аристократов.

— …если милиция узнает, что ты нашлась. Если хоть кто-нибудь когда-нибудь докопается до правды и поймет, что ты причастна к гибели тех детей, то тебя не оставят в покое, ма.

Мама, бледная как смерть, медленно опустилась на стул. На нашей кухне, где вчера звучал звонкий смех, и мы всей семьей эмоционально обсуждали какое-то событие, теперь повисла гробовая тишина.

— Мы можем спрятать маму, — вдруг воодушевилась Машка. — А сами остаться жить тут.

— Нельзя, — твердо ответил я. — Кто-то должен приглядывать за ней. Хоть мне и удалось снять гипноз Санитара, но я ни в чем не уверен. Если у мамы вдруг пробудятся прошлые воспоминания, кто-то должен быть рядом.

— Но я…

— Никаких но, Маша! — начал вскипать я, но тут же заставил себя успокоиться. — Я знаю, что у тебя в этом городе любовь и все такое. Но ты не можешь жертвовать собственной матерью ради этого.

— Это несправедливо! — напыжилась моя сестра, скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула, на котором сидела. — Уезжайте вдвоем, а я остаюсь.

— Я бы уехал с вами. Но не могу.

— Почему?

— Я не могу сейчас поменять имя и взять новый паспорт, потому что состою в клане. Люди из кланов без вести не пропадают. А если пропадают… В общем, это все очень сложно. Просто знайте, что мой статус не позволяет уехать. А если поеду вот так. Костей Ракицким. То через меня, рано или поздно, выйдут на вас.

— А ты не можешь просто выйти из клана?

— Просто выйти из клана? — усмехнулся я. — Маш. Что вообще ты знаешь о кланах?

— Ну… То, что они дают защиту. Платят деньги. Дают работу и так далее.

— Правильно. А еще ни один человек не может так просто выйти из клана. Как и клан не может просто так изгнать человека. Я обязательно что-нибудь придумаю и присоединюсь к вам. Но позже. А вам нужно уезжать уже сегодня. Мам, никто из соседей не видел тебя?

— Только Галина Васильевна. Вчера. Когда мы возвращались с тобой домой, — отстраненно ответила она.

— Баба Галя? Тогда ничего страшного. Через нее вряд ли будут искать. Да и то не факт, что поверят. Она уже старая.

Я сходил в свою комнату, достал из заначки несколько пачек с долларами и вернулся обратно.

— Вот. Этого должно вам хватить на первое время. Езжайте в Петербург. Снимите квартиру, обоснуйтесь. Как только будете знать свой новый адрес, позвоните по этому номеру и попросите передать мне ваши координаты, — я написал номер телефона Клавдии Петровны на обратной стороне записки, которую Машка оставляла мне пару дней назад. — Я буду присылать вам деньги. А вы найдите работу, поступите в университет… В общем, живите полной жизнью. Я присоединюсь к вам, как только смогу.

— Но как же ты тут? — мама закрыла рот рукой, а слезы потекли по ее щекам.

— Я справлюсь, — я обнял мать, которая совсем разрыдалась в моих объятьях. — Поживу с бабушкой. Она приглядит за мной. Не переживай.

Маша подошла к нам и тоже обняла.

Никто из нас не хотел расставаться. Никто их них не желал уезжать в незнакомый город, но головой понимал, что это необходимо. Безопасность одного из нас превыше интересов остальных.

Я отрабатывал возражения еще некоторое время и после того, как все, наконец, приняли неизбежное, собрался и съездил на вокзал. Купил билеты на поезд, который выезжает из города поздно ночью, затем вернулся домой и помог собрать вещи.

Казалось, последний день вместе мы будем неустанно болтать, пытаться наговориться друг с другом перед долгим и тяжелым расставанием, но все произошло по-другому. Весь день мы, наоборот, молча