Ох, в самом деле, Лиззи есть Лиззи. Ритуал и божок на каждый случай. Мерида знать толком не знала, кто такой этот Луг, но решила, пусть благоприятствует, пригодится.

Наконец они прокрались в коридор.

Колокола ещё не звонили.

В пустом коридоре света едва хватало, чтобы кое-как пробираться вперёд, но на винтовой лестнице вниз тьма стояла кромешная. Мерида стала спускаться, держась за каменную стену, а Лиззи – за плечо Мериды, чтобы не отставать. Мериде вспомнилось, как она в детстве лазала дома в Данброхе по тайным ходам. Внезапно ей пришло в голову, что было большим упущением беречь их для себя и держать от Лиззи в тайне. Но теперь Лиззи уже слишком выросла для подобных затей, да и Мерида, в общем-то, тоже. Они ведь не девочки, им предстояло стать взрослыми дамами, и существование тайных ходов имело теперь другое значение: возможность укрываться от налётчиков вроде Волкастого, а не в прятки играть весной поутру, когда дождю конца-края не видно.

«В местах вроде вашего Данброха дети могут дольше оставаться детьми», – сказала тогда госпожа Маклаган и, наверное, была права, раз одна мысль о том, что рассказывать Лиззи про тайные ходы уже поздно, приводила Мериду в такое расстройство.

Но тьма наконец расступилась, девушки вышли на свет и оказались в саду. Стоило им ступить на гравий дорожки, как вдруг...

Бон-н-н! Бон-н-н! Бон-н-н!

Мерида и Лиззи обменялись торжествующим взглядом. Успели. Когда служанки госпожи Маклаган откроют дверь, втянуть данброхских воспитанниц в бесконечную рутину очередного дня у них уже не получится.

К тому же в первых студёных лучах восхода стало видно, что с причёсками и чепчиками они справились очень даже неплохо.

– Теперь надо найти Хьюберта, – сказала Мерида. – С этим, конечно, будет непросто...

– Я знаю, где он, – уверенно ответила Лиззи.

Мерида так и уставилась на неё. Лиззи прямо воссияла от счастья, что хоть раз довелось побыть в роли знатока.

– Его отряд проходил во дворе мимо нашей группы, когда мы шли по утрам умываться. Нам туда.

И Лиззи вполне уверенно повела их вперёд. Они шмыгали от тени к тени, стараясь избегать бесчисленные группки ардбарраховцев, закованные каждая в своё расписание. В одном из боковых дворов они вышли на отряд пажей на зарядке, которые грациозно двигались в унисон, точно труппа танцоров или стайка мелких рыбёшек. Белые клочки пара вырывались у них изо рта, когда они взмахивали руками, подпрыгивали и повисали на брусьях. Поднялись они, очевидно, ещё до восхода ради своих военных игр. Потому что игры, конечно, были военные, в этом у Мериды не возникало ни малейшего сомнения. В таких масштабах она их прежде не наблюдала, но технику знала. На вид – будто танец или гимнастика, но на самом деле – просто отработка ситуации, когда им придётся убивать других людей. И мышцы, и движения пригодятся им потом в настоящей битве.

Сложно было найти отличие этих танцев от того, к чему хотел приобщить близнецов Тосахтах. И там, и там – мальчики, подготовленные к войне, не знающие ничего, кроме войны, превращённые в крошечных солдат – без детства, серьёзные донельзя; совсем как Гилл Петер, только низенькие.

– Ой, волосы... – ахнула Лиззи.

Мерида проследила за её взглядом. Хьюберт! Непокорные рыжие волосы были сбриты почти под корень, как у остальных. Наверное, он и вчера проходил по двору в группе пажей, Мерида просто не смогла его заметить, потому что он теперь выглядит, как все. С содроганием вспомнилось, как в первую ночь их встречали бесчисленные экземпляры одного стражника, одного пажа, одной фрейлины. И как странно, подумала Мерида, что отличить Хьюберта от Хэмиша и Харриса для неё никогда не составляло проблем, а теперь она не может отличить его от сотни чужих людей.

Эта горькая мысль кольнула ещё глубже, чем сожаление насчёт Лиззи и тайных ходов. Снова Мерида упустила время, слишком долго терпела весь этот Ардбаррах. Беднягу Хьюберта успело засосать в трясину.

«Ничего, волосы отрастут, – подумала Мерида. – Только бы выбраться отсюда».

Проблема возникла только одна.

Хьюберт не желал уходить.

Начальник их отряда окинул Мериду удивлённым взглядом, когда она потребовала вытащить Хьюберта из группы и дать с ним поговорить, но требование выполнил. Хьюберт вышел с не менее удивлённым видом, а стоило Мериде сообщить, что они отсюда уезжают, как удивление сменилось на протест.

– Не собираюсь, – ответил он.

– Это ещё что значит? – не повышая голоса, спросила Мерида. – Ты, может, только для виду это говоришь? Да ладно, тебя здесь никто не услышит. Шепни мне на ушко.

– Мы здесь всего двенадцать дней, – сказал Хьюберт, оглядываясь на танец остальных.

– Всего-то, – проворковала Лиззи.

Надо же, двенадцать дней – и сотни колокольных ударов. Тысячи ударов.

– Я думала, тебе не терпится домой, – проговорила Мерида.

– Мне? Почему? Тут классно! Смотри! Воу! Ух! На! – и он стал поигрывать мышцами, а в конце задорно подмигнул кому-то у сестры за спиной. – Ты чего, что тут может не нравиться?

Бон-н-н! Бон-н-н! Бон-н-н!

Мериду передёрнуло. Всё.

– Что тебе тут нравится?

Группа сдвинулась в другой конец двора, уступив место следующему отряду пажей, и Хьюберт снова бросил на своих парней беспокойный взгляд.

– Да всё!

– Здесь каждая минута расписана, – сказала Мерида.

– Ага, – довольно подтвердил Хьюберт.

–- Здесь каждый шаг – подготовка к войне.

– Ага, – довольно подтвердил Хьюберт.

– Здесь всю твою жизнь за тебя заранее распланировали.

– Ага, – довольно подтвердил Хьюберт.

С остриженной головой он выглядел так непривычно. Было ли это единственным отличием? Теперь он совершенно не был похож на пацанёнка, который прибыл сюда полторы недели назад. Мериде стало стыдно за мишку, которого она взяла с собой на случай, если Хьюберту будет не хватать уюта и тепла. Хьюберт давно в нем не нуждался, а сейчас и подавно. Мерида растерялась. В конце концов выпалила:

– Ты какую-то чушь городишь! Вот уж не думала, что тебе может в таком месте понравиться.

– Я тоже не думал, – признался Хьюберт. – Если б ты меня сюда не притащила, я бы даже не знал, что такие места существуют.

Брат и сестра смотрели друг на друга, одинаково недоумевая, до чего же они оказались разные. На крохотный миг Мериде захотелось от досады разреветься, но потом расхотелось.

– Я ведь