– Я что, похожа на придурочную?

– Как две капли воды! – отрезала я и пошла открыватьдверь. – Гера, я прошу, посмотри на нее! – патетически воскликнула я.

– Я, по-твоему, голых девиц не видел? Видел, кстати, иполучше.

– Что? – ахнула Стаська. Они с Герой дружат, и она былауверена, что он ее не сдаст.

– Что слышишь! Прикройся, особенно зад, он у тебя слишкомтощий, чтобы всем демонстрировать.

Ну она за словом в карман не полезла:

– Ясный перец, такое старье ничего не понимает. Это самыйписк и прикол.

– Видишь ли, детка, писк и прикол тоже должны быть к лицу, ав данном случае к жопе. Твоей жопке это не идет. Вероятно, эти трусики призванывозбуждать мужчин, но... У меня лично... они вызывают, я бы сказал, самыенеприятные ощущения, несколько даже вонючие...

– Почему? – опешила она.

– Когда я вижу, как глубоко в задницу врезается этаверевочка, я невольно представляю себе, что когда девица их снимет...

– Хочешь сказать?..

– Вот именно.

И что бы вы думали? С тех пор она и сама таких трусов неносит и на других видеть не может.

Так что Гера умеет с ней справляться. Я этим незлоупотребляю, у него и своих забот хватает. Он профессор в МГТУ, к тому жепишет фантастические романы, которые пользуются большим успехом, и это неговоря о том, что у него уже пятая жена, которая моложе его лет на двадцать, ктому же, подозреваю, есть еще и любовница.

Утром Стаська сказала хмуро:

– Лёка, я на кладбище не поеду, сегодня у Нельки деньрождения...

– И не надо. Мне лучше одной...

Сегодня день рождения не только у Нельки, но и у моегопокойного мужа. Четырнадцать лет тому назад он умер в одночасье, от инфаркта.Умер на работе. Мы успели отпраздновать серебряную свадьбу... Лёня, Лёнечка, сего смертью для меня кончилась одна жизнь и началась совсем другая, без любви.Так тоже можно жить, особенно когда есть о ком заботиться. Мы с ним любили другдруга и гордились друг другом. Он был крупный инженер-ракетчик, засекреченныйдо идиотизма, как водилось в те годы. Интересный, эффектный мужчина, веселый,добрый. Подолгу пропадал на полигонах, по несколько месяцев торчал в КапустиномЯру на испытаниях и конечно же изменял мне. А как могло быть иначе? В закрытыхвоенных городках полно одиноких неудовлетворенных женщин – вдов, брошенок,разведенок, которым некуда оттуда податься...

Но он умел ограждать меня от этого. Я никогда не находиласледов помады, чужих вещей, я просто знала, и все. Знала. Потому что любила. Яне устраивала сцен ревности – зачем? Такова жизнь. Но я страдала, еще какстрадала... Однако утешалась тем, что физическая измена – это ерунда... Исама иногда ему изменяла, так, для восстановления справедливости. Ни разу завсе годы я не замечала и не чувствовала, что он влюблен в кого-то, и всегдачувствовала и знала, что любит он меня. Натэлла уверяла, что по поведениюмужчины в постели можно определить, изменял он тебе или нет. Но я никогданичего такого не замечала, он всегда был весьма изобретателен в постели. Он былстарше меня на пятнадцать лет, но с годами в моем отношении к нему появилоськроме всего прочего еще и что-то материнское – чем бы дитя ни тешилось...А в последние годы я и вовсе успокоилась – ему стало не до баб.Перестройка, конверсия, да и возраст. Помню, мы однажды здорово поссорились.Когда было принято решение о выводе наших войск из Афганистана, он расстроился.Я пришла в негодование. А он кричал:

– Да пойми ты, это моя работа, я сделал по их заказу такойкомплекс! И его даже не успеют применить!

– Но ведь это же смерть для тысяч людей!

– А ты что, не знала, чем я занимаюсь? Именно смертью! Всюсвою жизнь! – Потом он спохватился, понял что-то: – Лёка, думаешь, яне знаю, что эта война – ужас, преступление и все такое? Сколько нашихпарней погибло, сколько еще бед она наделает в будущем, эта чертова война,но... Ты разве не замечала, что мы никогда не говорим, что работаем наоборонку, всегда только «на войну»...

Он был прекрасным отцом, обожал Ариадну, и это он настоял,чтобы родилась Стаська.

– Никаких абортов! Вырастим, воспитаем, вот скоро менятурнут на пенсию, чем прикажешь мне заниматься? Буду внука растить. Или лучшевнучку! Да, девочки лучше, их на войну не забирают! А я выращу такую девчонку,чтобы умела за себя постоять! Тобой, Адька, мне некогда было заниматься, затовнучку я возьму на себя! А ты живи, учись, работай, можешь еще и внучка потомподкинуть, я не возражаю!

Он же настоял, чтобы Стаську назвали Станиславой, в честьего отца. Сейчас я часто думаю о том, что он вовремя умер. Не дожил до полногокраха армии, хоть никогда не был военным, и всей той системы, которой истовослужил всю жизнь. В том мире у него было свое место, а в новом он его не нашелбы, превратился бы в жалкого брюзжащего пенсионера. Нет, он просто покончил быс собой.

Мне повезло в жизни, что я встретила такого человека и жилаза ним как за каменной стеной.

Я еще училась в театральном, и одна девочка с нашего курсапригласила меня к себе послушать записи Вертинского – отец подарил еймагнитофон. Тогда Вертинский был почти забыт. Помню, мы сидели у них на кухне,слушали Вертинского и пили домашнее вино из чайных чашек, на всякий пожарныйслучай, для маскировки, заедали жирнющим печеньем курабье и курили –разлагались, одним словом. Я совершенно влюбилась в песни Вертинского, особенноменя пленила одна, которую я с тех пор нигде и никогда не слышала. Там былитакие упоительные строчки:

Вами бредят в Лондоне и Вене,

Вами пьян Мадрид и Сан-Суси,

Это ваши светлые колени

Вдохновили гений Дебюсси.

И забыв свой строгий стиль латинский,

Перепутав грозные слова,

Из-за вас епископ Лотарингский

Уронил в причастье кружева...

Боже мой, как кружилась голова от этих строк у молоденькихстуденток театрального училища... Как хотелось и верилось, что из-за нас тожебудут сходить с ума если не епископы (епископы нас тогда совсем не занимали),но какие-то знаменитые, талантливые, могущественные мужчины... Ноглавное – европейские столицы.

Когда мы слушали эту песню, наверное уже в десятый раз, вдверях вдруг раздался голос:

– Так! Это что за образ жизни?

Мы обмерли от ужаса. В кухню вошел отец подружки, генерал вштатском, а с ним мужчина помоложе, мы вскочили, я зажала в кулаке окурок, агенерал схватил со стола чашку и отпил глоток.

– Гляди, Леонид, как молодежь время проводит, а? Вертинский,вино, сигареты! Этому вас в институте учат?

Голос у него был грозный, а в глазах плясали веселые черти.Он и сам был подшофе.