Тот же Менандр приводит яркий пример того, как воспринимали эффектные, но двуличные и лживые речи византийских послов их варварские контрагенты. Историк пишет, как вождь алтайских тюрок Турксанф, обращась к прибывшим к нему в 575 г. византийским послам во главе с Валентином, сказал: «Не вы ли те самые римляне, употребляющие десять языков и один обман? – Выговорив эти слова, он заткнул себе рот десятью пальцами, потом продолжал: – Как у меня теперь во рту десять пальцев, так и у вас, у римлян, множество языков. Одним вы обманываете меня, другим – моих рабов вархонитов. Просто сказать, лаская все народы и обольщая их искусством речей и коварством души, вы пренебрегаете ими, когда они ввергнутся в беду головой, а пользу от того получаете сами. Ваш же царь в надлежащее время получит наказание за то, что он со мной ведет речи дружественные, а с вархонитами (он разумел аваров), рабами моими, бежавшими от господ своих, заключил договор. Но вархониты, как подданные турков, придут ко мне, когда я захочу; и только увидят посланную к ним лошадиную плеть мою, убегут в преисподнюю».

О чрезмерной бессодержательной и лицемерной велеречивости византийских послов, прибывших летом 1147 г. к французскому королю Людовику VII в Регенсбург, пишет хронист XII в. Одо Дейльский: «Я не могу, однако, не заметить, – говорит он, – что французы, какими бы они ни были льстецами, даже если бы захотели, не могли бы сравняться с греками». Хронист упоминает, что однажды епископ Годфруа Лангрский, не выдержав потока словес и славословий в честь французского короля от византийских посланников, заявил: «Братья, не говорите столь часто о славе, величии, мудрости, благочестии короля. Он сам себя знает, да и мы его хорошо знаем. Выкладывайте прямо и поскорее, что вы хотите!»

Принцип «разделяй и властвуй» красной нитью прошел через все эпохи существования империи. Архиепископ Фессалоники Евстафий Солунский, которого Никита Хониат называл самым ученым человеком своего времени, так описывал приверженность этому подходу во внешней политике василевса Мануила І Комнина (1143–1180 гг.): «Кто умел с таким неподражаемым искусством сокрушать врагов одного посредством другого, чтобы приготовить нам невозмущаемый мир и желанную тишину. Он пользовался искусным методом достигать величайших трофеев с возможно меньшей тратой крови своих подданных, чтобы, подстрекая врагов друг на друга и возбуждая усобицы среди иноплеменных народов, увеличивать этим нашу собственную силу, ослаблять же неприятельскую. Так царская политика поднимала турка на турка, а мы пели торжественный гимн мира; так скифы уничтожали скифов, а мы наслаждались миром. Многие западные народы, заболевшие недугом любостяжания, возвращены к умеренности, а ромейский мир с изумлением наблюдал, как врачевалась страсть к завоеваниям».

И хотя в действительности нередко все дипломатические ухищрения императора, пытавшегося натравливать один враждебный Византии народ на другой, оканчивались тем, что империи приходилось воевать с каждым из этих народов, ромеи продолжали неукоснительно придерживаться устоявшегося древнего принципа стравливания врагов между собой. Он использовался ими и в последние десятилетия существования империи. В послании императора Иоанна VIII Палеолога (1425–1448 гг.) от февраля-марта 1430 г. в Венецию утверждалось, «лучшее средство для защиты от османов – это поссорить их между собой». А двумя десятилетиями ранее отправленные в конце 1409 г. в Венецию послы Мануила II просили предоставить им восемь галер для того, чтобы перекрыть сообщение между Европой и Азией и благодаря этому попытаться «поссорить обоих султанов (Сулеймана и Мехмеда) и спасти тем самым империю».

Важным механизмом влияния на соседей было воспитание симпатиков империи в среде высшей правящей элиты соседних стран и народов. С этой целью византийское правительство привлекало в Константинополь представителей варварской знати, финансировало их пребывание в столице, всячески способствовало тому, чтобы они получали здесь христианское образование, такое же, как дети правящей византийской элиты. Приглашенные в Константинополь привыкали к роскошной придворной жизни, приобщались к византийским ценностям и перенимали ромейское мировоззрение. При этом главной целью было воспитать в представителях иноземной знати веру в несокрушимость империи и преданность ей, чтобы после возвращения домой они проводили политику, выгодную Византии.

В современном мире практически ту же функцию выполняют программы обмена и одностороннего привлечения молодых граждан стран второго и третьего мира в ведущие мировые государства для обучения и стажировок, чтобы, став в будущем частью политической элиты своего народа, они придерживались взглядов и отстаивали ценности, заложенные в них зарубежными учителями. Обычно благодаря такой вполне осознанной политике, как и вполне объяснимой привлекательности роскошной, с точки зрения варваров, жизни ромеев, Византия имела в своем распоряжении довольно мощную пятую колонну из среды местной правящей или оппозиционной знати того или иного государства.

О том, насколько важными были такие агенты влияния империи ромеев и опасны для ее соседей даже тогда, когда не находились во власти, свидетельствует такой эпизод. Придя к власти, болгарский хан Телериг, зная, что среди его приближенных немало симпатиков и тайных агентов империи, написал императору Константину V Копрониму письмо, в котором просил сообщить имена «друзей империи», якобы для того, чтобы он, хан, смог опереться на их поддержку в борьбе с оппозицией. Василевс проглотил приманку и сообщил Телеригу имена своих информаторов, после чего болгарский правитель немедля их казнил. По словам хрониста Феофана, обманутый василевс был безутешен и «рвал на себе седые волосы».

Активно привлекали византийцы на свою сторону неудачливых родственников соседних правителей (сейчас таковыми являются гонимые на родине оппозиционные политики), которых содержали в Константинополе как всегда готовых к использованию претендентов на власть в их собственной стране. Таким политическим беженцам назначали денежное содержание, жаловали высокие придворные титулы, женили их на представительницах знатных ромейских родов. Для изгнанников это был поистине блестящий и одновременно опасный плен, чужбина становилась второй родиной, а сами они для византийцев были постоянным козырем в дипломатических отношениях с опасными соседями. Ведь в зависимости от политической ситуации получившего политическое убежище претендента на власть можно было и посадить на престол его страны, и выдать нынешним представителям тамошней законной власти, и передать имеющей свои интересы третьей стороне.

Впрочем, ромеи не были застрахованы от того, что эта система может дать сбой и обернуться против них самих. Так, болгарский царь Симеон І Великий, которого, как третьего сына правившего князя Бориса, прочили не в наследники, а в священнослужители, получил блестящее образование в Магнаврской школе в Константинополе. Однако, когда в силу политических обстоятельств ему довелось занять княжеский престол, он оказался одним из самых опасных и деятельных врагов империи, попытавшись даже захватить Константинополь и провозгласив себя в начале Х в. императором болгар и греков, что было серьезным ударом по Византии, поскольку, вполне соответствуя византийской политической доктрине богоизбранности единственного ромейского императора, грозило сокрушить ромеев их же оружием. Подобное случилось в XIV в. с сербским правителем из рода Неманичей Стефаном Душаном, многие годы прожившим вместе со своим опальным отцом в Константинополе. Придя к власти, он повел враждебную по отношению к империи политику и был, в итоге, коронован 16 апреля 1346 г. как «василевс Сербии и Романии» (в сербском варианте – «царь сербов и греков»).