Пожалуй, в современном мире не придумано ничего такого, что не было известно или не могло бы быть быстро понято и освоено изощренными ромейскими дипломатами. Какой-нибудь логофет дрома ІХ – ХІ вв., а еще лучше – сам император, например Константин VII Багрянородный, после адаптации к современным условиям и усвоения соответствующих реалий, вполне мог бы возглавить отвечающее за международные отношения ведомство того или иного современного государства имперского типа. Госдеп США или МИД РФ подошли бы ему лучше всего. Поставленный перед выбором одного варианта из двух, наш условный логофет или император оказался бы в непростой ситуации. Исторические корни, православие и традиции взаимодействия государства и общества склоняли бы его к России, тогда как реальная возможность проводить глобальную политику в пределах всей Ойкумены и наличие всеохватной идеологии (вместо ортодоксального христианства – демократия, либерализм и права человека) притягивали бы к Америке. Не будем мешать ему в нелегких раздумьях, к тому же внешнеполитическое ведомство Государственного совета Китая может привлечь его гораздо сильнее.

У немалого числа наших современников прочно укоренилось представление о Византийской империи как о стране победившего благочестия, население которой жило в труде и смирении от одной церковной службы до другой и от одного великого церковного праздника к другому. Византия представляется чуть ли не разросшимся до вселенских масштабов монастырем, в котором помыслы обитателей были направлены исключительно к Богу, а деяния были поразительно праведными. Общество существовало в смирении и послушании государям, а императоры мудро и справедливо правили государством.

Стоит ли говорить, что это идеализированное представление крайне далеко от реальности, в особенности по отношению к первым столетиям истории Византийской империи, когда отнюдь не церковь была главным центром притяжения общественного внимания, совсем не к Богу обращены были помыслы людей, а их поведение отличалось далекой от благочестия активностью, выливавшейся нередко в жесткое противостояние властям, которым, в идеальном представлении, византийцы должны были безропотно покоряться. Ранневизантийское общество было активным и бурным и елейной тишине церкви предпочитало ревущий шум площадей. Далеко не случайно одним из наиболее популярных его лозунгов, сохранившимся от античного Рима, было восклицание «Хлеба и зрелищ!».

Этот лозунг римского плебса по праву принадлежал и византийскому миру, в котором массовые публичные зрелища были неразрывно связаны с общественной, политической жизнью. Развлечения играли в жизни человека в позднеантичном и раннесредневековом ромейском мире иную роль, нежели в жизни наших современников. Для нас развлечения – часть неосновной, побочной жизнедеятельности, направленной на получение удовольствия, отдых, расслабление. В Византии же массовые общественные мероприятия и зрелища были одной из основных составляющих жизни как отдельно взятого человека, так и общества в целом.

Закон 409 г. далеко не случайно гласил: «Никто из правителей не имеет права переводить из города в город и из провинции в провинцию коней, артистов и диких зверей. Каждый город должен иметь свое удовольствие! Нарушивший это постановление отвечает, как за святотатство». Организация массовых, бесплатных, доступных любому горожанину мероприятий позволяла создать впечатление приобщенности всех слоев свободного населения к общей городской культурной среде. На какое-то время император с сановниками и богачами, с одной стороны, и самые бедные, не восседавшие во время зрелищ на подушках, слои населения становились иллюзорно равными между собой.

В ранней Византии в прошлое уходили театры и амфитеатры, и небольшие драматические постановки все чаще лишь заполняли антракты между цирковыми номерами. Иной была судьба цирков, которые в восточных, преимущественно грекоязычных, провинциях Римской империи называли ипподромами, поскольку главным видом зрелищ в них стали конные ристания. Показательно, что нередко греки того времени именно ипподром называли театром. Власть неустанно заботилась о строительстве, ремонте и благоустройстве этих спортивно-развлекательных сооружений, и во многих крупнейших мегаполисах, таких как Константинополь, Фессалоника и Антиохия, они далеко не случайно располагались в непосредственной близости от дворца. Так, константинопольский ипподром вплотную примыкал к Большому императорскому дворцу и находился на одной площади, носившей название Августион в честь матери Константина Великого Августы Елены, со зданием сената и храмом Св. Софии.

Строительство этого ипподрома относится еще к 203 г. н. э., ко времени правления римского императора Септимия Севера (193–211 гг.). Ипподром был сооружен по образцу римского Большого цирка – Circus Maximus, хотя и уступал последнему по размерам. Позже Константин І Великий (306–337 гг.), основав на месте древнего Византия новый императорский город, перестроил обветшавшее к тому времени строение, включив его в комплекс сооружений Большого императорского дворца. Именно здесь 11 мая 330 г. император провел торжества в честь рождения нового стольного града – Нового Рима, города, названного в честь своего основателя Константинополем. С тех пор ежегодно 11 мая на ипподроме организовывались наиболее пышные представления и состязания в честь празднования дня рождения города. Почти тысячелетие, вплоть до ΧΙΙ в. включительно, ни одно государственное торжество в Константинополе не обходилось без организации зрелищ и игр на арене столичного цирка. Путешественник Вениамин из Туделы, посетивший Константинополь в декабре 1171 г., в своих путевых записках отмечал: «Там возле стены дворца есть место развлечения царя, называемое ипподром. Ежегодно в день рождения Иисуса царь устраивает там великие зрелища. В присутствии царя и царицы даются представления (при помощи волшебства и без него), выводятся всевозможные люди. Выводят львов, леопардов, медведей и диких ослов одних на других и обычно также птиц, и ни в одной земле нельзя видеть подобного увеселения». Поэтому не удивительно то внимание, которое уделяли столичные власти благоустройству, обновлению и расширению здания ипподрома, перестраивавшееся и украшавшееся и во времена Феодосия Ι, и в правление прославленного Юстиниана Великого, и в Х в. при Константине VII Багрянородном.

Константинопольский ипподром представлял собой гигантское двухэтажное сооружение с ареной для состязаний и выступлений в центре и трибунами, обращенными зрительскими местами внутрь, по периметру. Оно было настолько громадным, что в современном Стамбуле на его месте расположены целых две площади – площадь Султанахмет Майданы и Ат Майданы, название которой так и переводится – Площадь лошадей. В длину здание ипподрома достигало более 450 м, в ширину – 117,5 м и по форме напоминало эллипс, как у современного футбольного стадиона, с тем важным отличием, что его северная сторона была не полукруглой, а заканчивалась прямой высокой стеной. Толщу этой стены прорезали двенадцать ворот, восемь из которых предназначались для входа зрителей, а еще четыре, называвшиеся карцерами, были стартовыми позициями участвовавших в состязаниях колесниц.