Но вернемся ко временам могущества Византии. Итак, послов стремились всячески устрашить и убедить в несокрушимости империи, показывая им не только несметные богатства, но неприступные стены Константинополя, неисчислимые ромейские войска, охраняющие столицу. Для этого им по нескольку раз демонстрировали одни и те же подразделения, переодевая и перевооружая их и выдавая за разные воинские формирования. Не удивительно, что среди соседей империи, стран и народов, большинство из которых изначально находились на существенно более низком уровне социально-экономического развития, чем Византия, за ромеями закрепился в итоге образ подлых, хитрых, коварных, вероломных людей.

Действительно, византийцам нельзя было верить, потому что они не верили сами себе, а заключенные с ними договора нередко не стоили того пергамена, на котором были записаны. Заключив соглашение, они, как истинные дипломаты, тут же задумывались над тем, как будут его нарушать в случае необходимости. Цель для них оправдывала средства, а принцип «победителей не судят» был возведен в modus vivendi (способ действия). Их одновременно боялись и презирали, им завидовали и их ненавидели. Сталкиваясь прежде всего с византийскими купцами и дипломатами, иностранцы считали хитрость, льстивость, высокомерие и расчетливость, присущие им, характерными чертами всех жителей империи.

Так, христианский энциклопедист конца VI – начала VII в. Исидор Севильский, выделяя главные недостатки разных народов, господствующей отрицательной чертой греков назвал хитрость. Латинский священник, историк и переводчик ІХ в. Анастасий Библиотекарь считал греков «жадными и завидущими до славы», преисполненными «лукавства или, точнее, коварства». В каролингской литературе ІХ в. устойчивыми характеристиками греков были не только мудрость, но и гордыня, тщеславие, хитрость, суетная имперская пышность. Схожую характеристику дает ромеям и Повесть временных лет, в которой утверждается, что «греки лживы и до наших дней». Имея в виду вероломство византийской дипломатии, недостойное христианина нарушение руководством страны и ее народом нравственных принципов в общении с соседями, даже ромей Никита Хониат писал: «Недаром мы прокляты всеми народами!»

Проклятие это было в чем-то вполне справедливым, ведь одним из ключевых принципов внешней политики империи была максима «разделяй и властвуй». В составленном на рубеже VI–VII вв. «Стратегиконе Маврикия» по поводу соседних с империей славян сказано: «Поскольку у них много вождей, которые не согласны друг с другом, нелишне будет некоторых из них приручить с помощью даров, в особенности тех, которые ближе к границам, а на других следует нападать, чтобы наше враждебное отношение ко всем не привело их к объединению и единовластию». Славяне не были исключением – в «Войнах с готами» Прокопий упоминает о готских послах, которые, прибыв в империю в беседе совершенно тайной, встретившись с глазу на глаз… изложили все, насколько Римской империи будет полезно, если соседние с ними варвары будут находиться в вечных распрях друг с другом».

Пожалуй, одним из наиболее ярких примеров использования этого принципа может служить письмо Юстиниана I Великого одному из аварских племенных вождей, в котором говорилось: «Я послал мои подарки самому могущественному из ваших вождей, предназначал я их тебе, почитая тебя самым могущественным; но другой силою перехватил мои подарки, заявляя, будто он первый между вами. Покажи ему, что ты выше всех, отними у него то, что он взял у тебя, отомсти ему. В противном случае будет ясно, что именно он – верховный вождь, и мы окажем ему наше благоволение, а ты потеряешь преимущества, которыми мы тебя пожаловали». В конце своего правления состарившийся Юстиниан и вовсе, по словам Агафия Миринейского, «казалось, отказался от трудов и предпочитал скорее сталкивать врагов между собою, смягчать их, если необходимо, подарками и таким образом их кое-как сдерживать, чем доверяться самому себе и постоянно подвергаться опасностям». Следует, впрочем, признать, что этому императору, как никому другому, удавалось побеждать неприятелей, разобщая их и стравливая друг с другом. Тот же Агафий отмечал: «Мысль василевса видела дальше, и события весьма скоро принуждали его хулителей восхищаться его предусмотрительностью и искусством. Разделяя варваров, он, сам не обнажая меча, одерживал посредством своего ума победу и осуществлял свои надежды».

Причем ромеи в международных отношениях придерживались определенной системы: каждый народ они рассматривали не по отдельности, но в сложном комплексе взаимосвязей с империей и между собой. Заключение союза с одной из стран обязательно сопровождалось созданием механизма сдерживания, когда ей в противовес выдвигался союз с одним из ее врагов. Так, подписав договор с болгарами, империя заключала соглашение и с их врагами – венграми, а поддерживая мир с Русью, всегда готова была использовать против нее печенегов. Византийцы прекрасно поняли бы ставшее крылатым утверждение знаменитого британского государственного деятеля Генри Джона Темпла лорда Палмерстона о том, что у его страны нет постоянных врагов или союзников, у нее есть только постоянные интересы.

В главе «О пачинакитах (печенегах), росах и турках (мадьярах)» Константин VII писал: «[Знай], что пока василевс ромеев находится в мире с пачинакитами, ни росы, ни турки не могут нападать на державу ромеев по закону войны, а также не могут требовать у ромеев за мир великих и чрезмерных денег и вещей, опасаясь, что василевс употребит силу этого народа против них, когда они выступят на ромеев. Пачинакиты, связанные дружбой с василевсом и побуждаемые его грамотами и дарами, могут легко нападать на землю росов и турок, уводить в рабство их жен и детей и разорять их землю».

При этом разделение врагов достигалось не только подкупом, но и красноречивыми увещеваниями, правдивыми обещаниями, а иногда лживыми посулами. Историк VI в. Менандр Протиктор приводит такие слова Петра Патрикия, выдающегося дипломата эпохи правления Юстиниана І Великого (527–565 гг.), о значении политического убеждения, высказанные им в речи к персидским послам: «Когда бы между людьми господствовала правда, не нужны были бы ни ораторы, ни точное знание законов, ни совещания, ни искусство красноречия, ибо мы прилеплялись бы по собственному побуждению к общеполезным делам. Но так как все люди думают, что справедливость на их стороне, то нам и необходимо обаяние слова. Для того мы и собираем совещания, где каждый из нас искусством слова желает убедить другого, что он прав».