в этот раз снесу все молча и позволю ему сделать мне больно. Однако в тот раз я этого не хотела и боролась как могла.

— О, боже мой… — с ужасом в глазах слабо качает головой Ракель.

— Этот человек буквально обезумел от желания сделать меня своей. И пытался заставить меня ублажить его насильно. — Алисия слабо качает головой. — К тому же, Гильберт еще и заявил, что если я не соглашусь выйти за него замуж и родить ребенка, то он уничтожит всю мою жизнь и сделает так, что я никогда не смогу забыть о том, что произошло. Никогда не смогу найти хорошую работу. Потому что меня всегда воспринимали бы только как ту проститутку Шерил, которую знал едва ли не весь Лондон прошлых лет.

— То есть, он дал вам еще один шанс?

— Верно, Гильберт дал мне еще один шанс сделать свою жизнь лучше, как ему казалось. Но я уверенно заявила, что не желаю иметь с ним никаких дел. Ну а это сильно взбесило его. И… Поэтому Гильберт попытался меня изнасиловать…

Алисия качает головой, довольно тяжело дыша, но находит в себе силы говорить каждый раз, когда ей хочется замолчать и перестать вновь испытывать все то, что с ней тогда происходило. Все то, что до сих пор заставляет ее испытывать стыд.

— Я быстро поняла, что была обязана как-то спасать себя… — признается Алисия. — Потому что совсем не хотела снова ввязываться во все это. Не хотела зависеть от Гильберта, все время угождать ему и вечно скрываться от его людей, которые внимательно за мной следили. Однако сбежать было не так-то просто. Потому что Гильберт приказал охране внимательно следить за тем, чтобы я не ушла. А он сам ловил меня каждый раз, когда я пыталась подбежать к дверям его кабинета, в котором мы были.

Алисия нервно сглатывает.

— Тем не менее я не теряла надежду и… — продолжает говорить Алисия. — В какой-то момент увидела вазу… Решила взять первое, что попалось бы мне под руку, и ударить Гильберта. Чтобы выиграть время и попробовать как-то сбежать. Ну я с трудом взяла ту хрустальную вазу… — признается Алисия. — И… Ударила его по голове…

— О боже мой… — слегка округляет глаза Ракель.

— Гильберт сразу же отпустил меня и рухнул на пол. И… Оказалось, что… Удар оказался смертельным… Я… Не рассчитала силы и… Ударила слишком сильно.

— Неужели Гильберт умер сразу же?

— Да. Он умер мгновенно, и я ничего не смогла сделать. Пыталась достучаться до него… Привести в чувства… Но увы! Ничего не вышло.

— И вы после этого испугались и решили сбежать?

— Да… Когда ко мне пришло осознание, что я стала убийцей, то поначалу сильно запаниковала. Я совсем не хотела отправляться в тюрьму. Не хотела убивать того мужчину. Хотя меня точно сдали бы полиции, если кто-то из служанок и охранников Гильберта увидел меня в момент убийства.

— Но как же вам удалось сбежать так, что вас никто не заметил?

— Можно сказать, мне повезло. Я решила бежать через черный выход, который обычно не охранялся. Через него проходил обслуживающий персонал. Ну а поскольку охранники отвлеклись и над чем-то хихикали, а служанки были заняты своими делами и находились неизвестно где, то я решила рискнуть. И благополучно сбежала из дома. Оставив Гильберта в кабинете.

— О боже мой…

— Я страшно боялась осуждения. Боялась оказаться за решеткой. Думала, что забуду обо всем этом… Но… Не забыла. С того дня я окончательно забыла о том, что такое покой. Гильберт будто в воду глядел, говоря, что я буду страдать даже после его смерти. Потому что я действительно страдаю. И по сей день.

— И вы, конечно, забыли о том, что собирались ехать в Нью-Йорк?

— О, тогда мне было уже не до поездки в Штаты.

— И что вы сделали после того, как сбежали из дома Гильберта?

— В тот день я сбежала и спряталась, чтобы никто не нашел меня.

— У бабушки с дедушкой?

— Нет. У меня с собой было немного денег, на которые я снимала комнату в одной дешевой гостинице, которую нашла благодаря совету одному из прохожих. Я как раз искала что-то такое…

— Ясно…

— Уже на следующий день в новостях начали рассказывать про убийство Гильберта. Говорили о том, как полиция расследует это убийство, а его семья готовилась к похоронам. К тому же, Эва и все те, кто работал в доме Гильберта в тот день, обвинили во всем меня и заявили полиции, что это я убила его.

— Разве вас никто не выдал?

— Мне пришлось немного изменить свою внешность. Носила парики, которые были у меня еще со времен моей работы в ночном клубе, и очки.

— Но ведь вы регистрировались в гостинице под своим именем. Вас запросто могли выдать, если бы полиция заявилась туда.

— Я боялась этого. Но надеялась, что меня пронесет. Потому что никто не мог сказать, что я проживала именно в той гостинице. Да и я совсем не выходила из своего номера. Если бы я показалась где-то на улице, то меня бы точно поймали.

— Неужели, дедушка с бабушкой так и не узнали о том, что вы убили человека?

— По крайней мере, я ничего им не говорила. Хотя не исключаю, что они могли узнать об этом с помощью новостей в газетах и передач по телевизору.

— А вы виделись с ними?

— Нет, я не видела их после того, как Гильберт умер. Я попрощалась с ними перед попыткой улететь в Нью-Йорк и с тех пор больше ничего о них не знала.

— А кто-то из ваших знакомых?

— Тоже не знали. Хотя некоторые пытались связаться со мной с помощью мобильного телефона. Однако я ни с кем не разговаривала и продолжала отсиживаться в своем убежище.

— И вы не общались со своими родителями даже после своего освобождения?

— Увы… Спустя около полугода после своего освобождения я узнала об их смерти от их хороших друзей, которые были на похоронах твоих дедушки и бабушки. Мы встретились однажды и поговорили обо всем, что… Стало всем известно… Вот тогда я и узнала, что сначала умерла моя мама, а спустя какое-то время — мой папа.

— А когда же вы пошли в полицию и сделали чистосердечное признание?

— Я скрывалась чуть меньше месяца. Убила Гильберта в середине мая, но пошла сдаваться в начале июня тысяча девятьсот девяносто восьмого.

Алисия тихо шмыгает носом, чувствуя, как сильно она дрожит от страха, и крепко обнимая себя руками.

— В конце концов я не