не Зарин, придурок… — горько прошипела она. — Ты не врубился? Я не хочу быть Зарин! Я не хочу быть такой! Я так не могу, я хочу вернуть свою жизнь!

Райан, мгновение поколебавшись, встал рядом с ней на колени и положил руку ей на плечо. Внутри защитного костюма он не чувствовал ничего, кроме сжатого воздуха.

— Клянусь, я всех вас вылечу, — сказал он. — Но ты не единственный человек в моём рождественском списке. Твой черёд придёт, даже если мне придётся повторять один и тот же месяц годами, но тебе придётся подождать.

Она не оттолкнула его, что он счёл хорошим знаком.

Алхимо, который молча наблюдал за происходящим, наконец-то вспомнил, как пользоваться языком. Или, в его случае, речевым аппаратом.

— Кожаный мешок, ты… ты поэтому ушёл от нас, ничего не сказав? — спросил он. — Из-за того, что я сделал?

Райан пожал плечами.

— После того случая я видеть тебя не мог. И когда эта петля закончится, я надеюсь, что больше не увижу тебя. Я буду считать твою услугу выполненной, и ты ничего обо мне не услышишь.

Гений посмотрел на холодный твёрдый пол, а затем поднял взгляд.

— Нет, Райан.

— Что, прости?

— Нет, — повторил Алхимо, игнорируя пристальный взгляд курьера. — Это был другой я в момент слабости. Я не тот человек, которым был он. Когда-то мы были одним целым, но развивались по-разному.

— Ты такой, какой ты есть в свой худший день, — ответил Райан. — Он показал, какой ты глубоко внутри.

— Я также такой, какой я в свои лучшие дни, кожаный мешок. И в каждый день моей жизни. — Киборг покачал головой. — Я циничный старик, которому пришлось создать дочь-робота, потому что он прогнал всех остальных. Ну вот, я сказал это. Я был зол, когда ты ушёл, и Кукле было больно. Но… Это заставило меня усомниться в себе. Заставило меня попытаться стать лучше.

— Лучше ради себя, — обвинил его курьер.

— Нет, — спокойно ответил Гений. — Не только ради себя. И ради Куклы. Она хотела помочь другим, что я и сделал. Я могу помочь тебе и этой газообразной девушке. Пусть у неё и нет мозга, но она умеет формировать воспоминания. Я могу разобраться, сделать копию её разума. Могу сделать то же самое со мной и другими.

— Я не доверяю тебе, — ответил Райан. — И чем больше людей знают о моей силе, тем больше опасность.

— Но ты, тем не менее, ждёшь, что мы будем безоговорочно доверять тебе! — огрызнулся Алхимо.

— Райан, — сказала Ливия, положив руку на плечо курьера. — Когда-то ты и мне не доверял.

— Доверие надо заслужить, — возразил Райан.

— Тогда позволь мне скопировать воспоминания Куклы и отправить их с тобой, — сказал Алхимо. — Пусть я тебе не нравлюсь, кожаный мешок, но она любила тебя… к моему большому раздражению. Если мы никогда больше не встретимся, моя дочь никогда не обретёт покой. Ты просто оставишь зияющую дыру.

— Нравится тебе это или нет, Райан, но некоторые люди заботятся о тебе и полагаются на тебя, — сказала Ливия и посмотрела на отчаявшуюся Зарин. — Ты не должен оставлять всех позади. Я понимаю риск, но… стоит ли снова и снова без оглядки ехать навстречу закату?

Прямо под дых.

Райан посмотрел на Зарин, и его мысли устремились в прошлое. Когда он уехал из Монако, освободив его узников. Как он оставил позади людей, с которыми прожил целую жизнь, ни разу к ним не вернувшись. Он вспомнил Испанию, Францию, Италию, все места, которые посетил, все общины, которым помогал, но в которых не оставался.

Курьер мог сделать то же самое с Римом, когда добьётся Идеального забега с Лен и покинув город после. Никто не будет знать, кроме Ливии. Он мог начать всё сначала, как делал всегда. Ему было весело проводить время с Феликсом, Пандой, Гардероб, Вулкан и многими другими, но его вечная жизнь продолжится без них.

Но теперь… теперь Райан мог взять с собой других. Он мог сформировать отношения, превосходящие время. Создать связи, которые не разорвутся, которые могут испортиться и которые он не сможет откатить назад. И это его пугало.

Однако… Райан вспомнил время, проведённое с Жасмин, и то, как он принял решение довериться и всё ей рассказать. Тогда он рискнул, потому что понял кое-что важное. Он не мог делать одно и то же снова и снова и ожидать других результатов. Если Райан хотел перемен в своей жизни, они должны были начаться с него. Даже если это означало рискнуть.

Курьер вздохнул.

— Я не возьму всех. Слишком много людей уже знают.

Он не хотел, чтобы Адам и Псишок ещё раз его схватили.

— Я запишу воспоминания тех, кого ты проверишь, в первую очередь, — успокоила его Ливия. — Мой отец хочет, чтобы я вернулась, но у меня такое чувство, что сейчас лучшее время сделать резервные копии всех. Мы скоро достигнем точки невозврата.

Верно. Как только Dynamis и Карнавал мобилизуются, всё станет чрезвычайно трудным.

Но было бы хорошо, если бы его спину прикрывали другие люди.

* * *

Алхимо увёл с собой Зарин, чтобы попытаться выяснить, как записать её воспоминания. Райан не знал, возможно ли это, хотя и надеялся на это.

Эта ситуация, нет, вся эта петля была гигантским прыжком в неизвестность.

— Всё могло пройти лучше, — сказал курьер, стоя вместе с Ливией перед дверью в комнату Коротышки.

— Райан, поверь, всё прошло намного лучше, чем могло бы быть. Хотя я не могла предсказать ваши с ней взаимодействия, я видела, как Зарин открывала огонь по мне и Алхимо. Кто-нибудь бы погиб. — Ливия сложила руки вместе. — Я не понимаю, почему ты не ухватился за возможность взять с собой побольше людей.

— Ты даже представить не можешь, скольких людей я оставил. Какая разница, если к ним прибавится ещё парочка? — Райан увёл взгляд в сторону. — Почему ты настояла, чтобы мы взяли их с собой?

— Потому что ты хороший человек, Райан.

Курьер взглянул на мафиозную принцессу, и она улыбнулась ему. Тёплой, милой улыбкой.

— Другие, обладай они твоей силой, не зашли бы так далеко, что сделать жизнь людей лучше, — сказала Ливия, её улыбка стала печальней. — И… я вижу, что это приносит тебе большое несчастье. Любые отношения, которые у тебя были, были не источником радости, а открытой раной, бременем. Даже сейчас ты боишься налаживать связи, которые не сможешь пронести назад во времени. Ты не боишься не смерти, но боишься других людей.

Райан вспомнил свои философские дискуссии с Саймоном, когда они были заперты в Монако.

— Сартр сказал, что ад