Верховный Совет армии требовал от генерала Окампо схватить, судить и расстрелять Факундо, но генерал отказался, скорее всего не по слабости, а поскольку чувствовал, что Кирога уже не столько его подчиненный, сколько грозный союзник.

По окончательному соглашению между Альдао и правительством было принято решение, что он, порвав союз с Корро, направится в Сан-Луис, где власти обеспечат ему все необходимое,— и он покидает провинцию по дорогам, проходящим через Лос-Льянос. Факундо был назначен ответ­ственным за выполнение этой части соглашения и вернулся в Лос-Льянос вместе с Альдао. Кирога уже осознает свою силу, и, когда он покидает Ла-Риоху, на прощание мог бы сказать: «Горе тебе, о несчастный город! истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне»[201].

Прибыв в Лос-Льянос и узнав о намерениях Кироги, Альдао предо­ставляет в его распоряжение отряд в сто солдат для захвата Ла-Риохи в обмен на союз для дальнейших действий. Кирога с жаром соглашается, направляется к городу, захватывает его, берет под арест представителей власти, посылает к ним исповедников и отдает приказ готовиться к смер­ти. Какую цель преследовал он в этом мятеже? Да никакой! Он почувствовал свою силу, занес кулак и разрушил город. Его ли это вина?

Старые чилийские патриоты, разумеется, не забыли подвигов сержан­та Араи из Отряда конных гренадеров, ибо в те времена ореолом славы были овеяны и простые солдаты. Мне рассказывал Менесес, священник одного из приходов Буэнос-Айреса, что после сражения при Канча-Раяда[202] сержант Арая отправился с семью гренадерами в Мендосу. При виде скрывающихся в Андах самых храбрых солдат, хотя у Лас-Эраса[203] оставалась еще треть войска, готового оказать сопротивление испанцам, у патриотов душа обливалась кровью. Они попытались задержать сержан­та Араю, однако возникла непредвиденная трудность — у них был отряд в шестьдесят человек, но все солдаты знали, что к ним приближается сержант Арая, и они предпочли бы тысячу раз атаковать испанцев, чем этого льва гренадеров. Дон Хосе Мариа Менесес выходит тогда один, безоружный, подходит к Арае, преграждает ему путь, напоминает о прошлой славе и стыдит за беспричинное бегство. Арая тронут, не про­тивится увещеваниям и наказам доброго соотечественника, и, полный энтузиазма, тотчас спешит остановить другие группы гренадеров, кото­рые вышли прежде; благоразумие и авторитет побеждают, и он присоединяется к армии вместе с шестьюдесятью товарищами по оружию, кото­рые в битве при Майпу смыли с себя это пятно, ненароком запятнавшее их доблесть.

Именно этот сержант Арая и некий храбрец Лорка, также хорошо известный в Чили, командовали солдатами, предоставленными Альдао в распоряжение Факундо. Заключенные Ла-Риохи, среди которых находил­ся доктор дон Габриэль Окампо, смещенный министр правительства, до­говорились с Лоркой, чтобы он ходатайствовал за них. Факундо, не буду­чи еще уверенным в своем внезапном возвышении, согласился сохранить им жизнь, но эта вынужденная уступка заставила его почувствовать не­обходимость привлечь на свою сторону ветеранов, чтобы убрать со своего пути все препятствия. Вернувшись в Лос-Льянос, он сговаривается с Араей, они совместно нападают на оставшиеся силы Альдао, захватывают их врасплох, и Факундо сразу же становится командиром отряда в четы­реста солдат, из чьих рядов вышли впоследствии его первые офицеры.

Факундо вспоминает, что дон Николас Давила выслан в Тукуман, по­сылает за ним и поручает ему хлопоты управления Ла-Риохой, сохранив за собой подлинную власть,— ему она принадлежит теперь в Лос-Льяносе. Пропасть, разделявшая его и семьи Окампо и Давила, была столь глубока, что преодолеть ее сразу было невозможно; дух города был еще слишком силен, чтобы противопоставить ему власть пампы: по-прежнему правительством более ценился доктор права, нежели никому не известный пеон. Впоследствии все изменилось.

Давила, при поддержке Факундо, принял бразды правления, и в то время казалось, что причины для опасений исчезли. Поместья и угодья семьи Давила располагаются в окрестностях Чилесито, там жили его сторонники, способные поддерживать его власть материально и морально. Благодаря выгодной разработке рудников население Чилесито к тому времени выросло и обогатилось, составлялись солидные состояния; про­винциальное правительство основало здесь Монетный двор и переехало в этот городок, то ли чтобы и дальше вести выгодное дело, то ли чтобы удалиться от Лос-Льяноса, а тем самым и от притязаний Кироги. До­вольно скоро Давила перешел от защитных мер к более решительным действиям и, пользуясь временным отсутствием Факундо, который нахо­дился в Сан-Хуане, договорился с капитаном Араей, чтобы тот арестовал его сразу по прибытии. Факундо получил известие о заговоре и, тайно вернувшись в Лос-Льянос, приказал убить Араю. Власти, чей престиж был оспорен столь недостойным образом, потребовали, чтобы Факундо предстал для разбирательства в связи с убийством Араи. Напрасные надежды! Никакого иного средства, кроме силы, против Факундо не было. И началась гражданская война между властями и Кирогой, между го­родом и пампой. Факундо, в свою очередь, обращается в Палату пред­ставителей с просьбой отстранить Давилу от должности, Палата срочно вызывает губернатора, намереваясь с помощью всех горожан напасть на Лос-Льянос и разоружить Кирогу. За всеми этими событиями крылся местный интерес — стремление перевести Монетный двор в Ла-Риоху. Однако, поскольку Давила не желал покидать Чилесито, Палата, прибегнув к помощи Кироги, объявила его низложенным. Губернатор Давила собрал под командованием Мигеля Давилы отряды, составленные из войска Альдао; они были хорошо вооружены, во главе стояли боевые офицеры, жаждущие спасти провинцию от мятежного каудильо. Подго­товка к войне, таким образом, началась с одинаковым рвением как в Чилесито, так и в Лос-Льяносе; слухи о роковых приготовлениях докатились до Сан-Хуана и Мендосы, власти которых выслали депутации с целью добиться примирения между сторонами, готовыми к военным действиям.

Корвалан, тот самый, что служит сегодня под началом Росаса, явился в лагерь Кироги и, согласно поручению, предложил свое посредничество; каудильо принял это предложение. Корвалан сразу же отправился в ла­герь противника, и там ему также был оказан сердечный прием. Он воз­вращается в лагерь Кироги, чтобы договориться об окончательных усло­виях, но тот, задержав его, начинает военные действия против врага, утратившего бдительность во время переговоров, и с легкостью громит и рассеивает его. Дон Мигель Давила, собрав небольшой отряд, бесстрашно атаковал Кирогу и ранил его в ляжку, прежде чем пуля пробила ему самому кисть руки; тотчас он был окружен и убит. В этом эпизоде про­ступает характерная черта гаучо: солдат с гордостью показывает свои шрамы, гаучо же скрывает их, если они нанесены холодным оружием — такие раны говорят лишь о его неловкости. Факундо, верный этим пред­ставлениям о чести, никогда не упоминал о ране, нанесенной ему Дави­лой перед смертью.

На этом заканчивается как история родовых распрей Окампо и Дави­ла, так и