Я осознаю, что между нами все не так. Понимаю, что мы должны остановиться, что из этого ничего хорошего не выйдет. Но здесь, сейчас, быть с ней, это единственное, что у меня когда-либо будет. Я не могу и не хочу останавливаться. Я жажду ее. Я ненавижу себя за это, но это так. Я возьму всё, что смогу, здесь и сейчас.

Я беру её лицо в свои ладони и внимательно смотрю в её глаза, стараясь понять, как мы оказались в этой ситуации. А потом я целую её. Это не нежный и не умоляющий поцелуй, а поцелуй отчаяния и дикости, который пробуждает в нас безрассудное желание.

— Я знаю, что это эгоистично, — говорю я. — Я понимаю, что не должен был этого делать, что только причиняю тебе ещё больше боли, но я не могу остановиться.

Мы смотрим друг другу в глаза, и я не могу сдержать желание снова поцеловать её. Всё в ней кажется таким прекрасным, таким запретным и таким соблазнительным, что моё терпение иссякает. Я толкаю её на пол, приникаю к её телу и целую так страстно, словно в этом поцелуе могу выразить все свои чувства и заставить её понять.

— Пожалуйста, — умоляет она, но я не уверен, просит ли она меня остановиться или, наоборот, продолжить. Её действия говорят за неё: она срывает с меня одежду, и мы сливаемся в лихорадочном танце, наши губы сливаются, словно поцелуй может спасти нас от этого ада, в котором мы оказались.

А потом я проникаю в неё, и мир замирает.

— Ты — всё, Мия. Всё. — Говорю я, и в моих словах есть и правда, и ложь. Я проникаю глубоко в неё, желая, чтобы я мог преодолеть хотя бы часть расстояния, разделяющего нас.

— Мы не можем продолжать это делать, — произносит она, словно хныча, но я не обращаю внимания на ее слова, нежно прижимаясь губами к ее коже, словно желая запомнить каждый миллиметр. — Это небезопасно, — добавила она.

Мой рот задерживается на ее шее, наслаждаясь ее ароматом и пробуя ее на вкус.

— Я знаю, — шепчу я, — но я хочу тебя. Ты нужна мне.

С этими словами она вскрикнула, ее тело приподнялось над полом навстречу моему, и волна удовольствия захлестнула ее. Я хотел наблюдать за ней, но ее мышцы сжались слишком сильно, и я тоже достиг кульминации.

Откатившись в сторону, я посмотрел в потолок, мое сердце бешено колотилось, а грудь вздымалась от напряжения.

— Отпустить тебя — значит, подписать тебе смертный приговор, — сказал я. — Я не могу этого сделать. Я не буду этого делать.

Ее волосы были растрепаны, а тело покрыто красными пятнами в тех местах, где я сжимал ее кожу.

— Я знаю, — произнесла она, переворачиваясь на бок и поворачиваясь ко мне. — Что случилось с Марселем?

В памяти всплывает образ его безжизненного тела, лежащего в яме, когда я засыпаю его землей. Его немигающие глаза смотрят на меня, и в этот момент в углу комнаты загорается красная лампочка. Черт! Я совсем забыл о камерах. Паника охватывает меня, когда я встаю на ноги, и мысль о том, что Старший или Джуниор может стоять перед мониторами и наблюдать за нами, пронзает мой разум, как нож. Но сейчас середина ночи. Не должно быть причин для страха. Однако, несмотря на это, я понимаю, что поступил глупо, подвергая риску Мию и Эверли, чтобы удовлетворить свою потребность.

— Тебе больше не нужно беспокоиться о том, что он причинит тебе боль, — говорю я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. — Я вернусь через минуту.

Я выхожу за дверь, мое сердце колотится от страха, что нас могли застать, но в коридоре никого нет. Я наблюдаю на экране, как Мия заходит в ванную, напевая что-то своему отражению в зеркале. Выключив камеру, я перематываю запись назад, наблюдая за тем, как мы занимаемся любовью, пока не возвращаюсь к тому моменту, когда я вошел в комнату. Затем я нажимаю «Удалить» и начинаю запись заново, с каждой секундой стирая все следы.

Когда я возвращаюсь, она сидит на кровати, слезы беззвучно катятся по ее щекам. Я опускаюсь на колени между ее ног и нежно вытираю ее слезы.

— Не плачь. Я разберусь с этим. Я буду оберегать тебя, — шепчу я.

Еще больше лжи. Я хочу, чтобы это было правдой. Я бы сделал все, чтобы это стало реальностью, но я даже не уверен, что теперь понимаю, что это значит.

Я вглядываюсь в её лицо, ища понимания или, возможно, прощения, когда чувствую, как холодный металл ножа прижимается к моему горлу. На меня снисходит почти умиротворение. Я не удивлён и не зол. Она могла бы стать той, кто избавит меня от мучений.

— Ты знаешь, я не могу просто так позволить тебе уйти, — хрипло шепчу я. — Если ты выйдешь за эту дверь, они найдут тебя. Они будут охотиться на тебя. Они уничтожат и тебя, и меня.

Часть меня умоляет её сделать это. Надавить сильнее и перерезать мне горло. Тогда со мной будет покончено, не будет больше ни беспокойства, ни боли. Но тогда она и моя сестра пострадают. Я оставил бы их на произвол судьбы. Я не могу этого сделать. И я уверен она тоже не сделает этого.

— Отпусти меня, или я воспользуюсь этим, — ее голос дрожит, а в глазах читается нерешительность. Я нажимаю на лезвие, и тепло разливается по моей шее. Я чувствую себя так, словно кто-то разорвал меня надвое, схватив за обе части моего сердца и разорвав их на части. Может быть, именно поэтому воспоминание о пятне на полу так живо в моей памяти. А может быть, это и не воспоминание вовсе. Возможно, это предчувствие.

— Я не сделаю этого, Мия. Я не дам тебе умереть. — Говорю я, сглатывая, и это усиливает ощущение лезвия на моем кадыке. — Я бы предпочел, чтобы ты была с ним, а не умерла, — продолжаю я.

Потому что мир без Мии, это не тот мир, в котором я хотел бы жить. Я не могу быть ответственным за ее смерть. Я не могу быть тем, кто позволит ей уйти.

— На этот раз, — она наклоняется ближе, и меня окутывает ее аромат. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и прошу себя найти в себе силы остановить ее. — Не тебе решать.

— Ты не сделаешь этого. Ты не сможешь. — Хрипло говорю я.

— Отпусти