Но этого не случилось. Произошло обратное.

Само формирование Временного правительства происходило в условиях трагического непонимания.

Идеологи «буржуазной демократии», привыкшие руководствоваться в своих рассуждениях историческими прецедентами, специалисты в искусстве применения теоретических принципов, не ориентирующиеся в лабиринте реальной жизни, искренне верили, что крушение абсолютизма знаменует переход всей власти в руки либерально-консервативной буржуазии, представленной в Четвертой Думе «прогрессивным блоком». С другой стороны, лидеры социалистов и идеологи «революционного пролетариата» полностью приняли эту фантастическую идею, поскольку она совпадала с их собственными теоретическими концепциями, основанными на лучших европейских моделях развития «настоящей» революции.

Оглядываясь на прецедент Французской революции, период русской революции, начавшийся 12 марта, уподобляется периоду Национального собрания и жирондистов. Затем через несколько лет его сменил якобинский террор и т. д.

Отсутствие в головах политических догматиков жизненного инстинкта и политической интуиции иногда проявлялось самым забавным образом. К примеру, представители Совета (так называемые революционные демократы), совместно рассматривая программу Временного правительства, потребовали, чтобы думский Временный комитет обязался до созыва Учредительного собрания не определять будущую форму власти в России, тогда как идеолог «прогрессивного блока» П. Н. Милюков долго и храбро боролся против такого условия. О чем это говорит? Очень просто: П. Н. Милюков был убежден, что в России после революции (в ночь с 15 на 16 марта) неизбежно установится конституционная монархия, а лидеры революционного пролетариата не решались открыто настаивать на провозглашении республики, когда республика уже стала свершившимся историческим фактом.

Руководствуясь западноевропейскими политическими формулами, лидеры Совета честно верили, что после 12 марта политическая власть обязательно перейдет в руки буржуазии. Новую власть в любом случае следовало поставить под контроль рабочей демократии во главе с «верным своему классу пролетариатом», поддерживавшей лишь то правительство, при котором последний не потерял бы главенствующее положение, пренебрегая принципиальными интересами масс.

Две стороны — П. Н. Милюков и случайные вожди Совета, вышедшие из рядов революционеров 1905 года, — были слишком искренне убеждены в своей правоте, не видя того, что происходило в реальности, не учитывая значения народного восстания.

Я вовсе не намерен судить лидеров того времени. Хочу, напротив, доказать, что ни их злая воля, ни упрямство не сыграли бы существенной роли в возникновении будущих разногласий, если бы, к несчастью, Временное правительство поспешными действиями не подорвало свой авторитет. Глубину трагической катастрофы, жертвой которой пала Россия, позволяет измерить один только факт: люди, вдохновленные лучшими побуждениями, самым чистосердечным стремлением помочь стране, часто допускали ошибки, поскольку не могли понять подлинный смысл происходивших событий.

Если оставить в стороне исторические сопоставления и европейские прецеденты, перед Временным правительством и поддерживавшими его на определенных условиях организациями и политическими партиями стояла не сложная, а в высшей степени простая проблема, из-за своей простоты весьма трудно решаемая.

Она заключалась в необходимости возродить народ и государство.

Проблема возрождения не сводилась к восстановлению территориальных границ проживания определенной численности населения. Фактически Россия не нуждалась в восстановлении, еще оставаясь в целостности и неприкосновенности. Неотложная задача состояла в восстановлении государственного правительственного аппарата и политической организации, способной к созиданию, управлению и защите. Поэтому первым делом надо было возродить систему управления, правительственную машину. Одним предстояло научиться управлять, другим — подчиняться. Трудность решения этой проблемы усугубляла необходимость продолжать войну. Кроме того, все основы жизнедеятельности страны — юридические, экономические, социальные — требовали обновления.

Если бы Ленин со своими приспешниками обладали хоть сотой долей отважной решимости отказаться от личных амбициозных соображений, тщеславия, равнодушия к стране и народу, какую проявили миллионеры Терещенко и Коновалов, типичный представитель русского помещичьего дворянства В. Львов и не менее образцовый либеральный интеллектуал А. И. Шингарёв, Россия могла бы избежать Голгофы, куда ее привела слепая, неразумная, абсолютно бессмысленная классовая ненависть, разжигаемая безответственными идеологами большевизма.

Князь Георгий Львов

Князь Георгий Евгеньевич Львов воплощал суть и дух Временного правительства. Истинный аристократ, принадлежавший к старейшему историческому российскому роду, он был среди нас безусловно самым демократичным, лучше всех понимая настоящую душу русского мужика. Скромный почти до болезненной застенчивости, совершенно неприхотливый во всем, что касалось его лично, князь с виду не обладал никакими отличительными чертами главы правительства. Полностью разорвав с собственным прошлым, с могущественными предками, феодальными государями средневековой Руси, он как бы подавил в себе наследственный властный инстинкт, презирая показные атрибуты государственной власти. На заседаниях Временного правительства всегда честно старался высказаться по возможности до конца, очень редко, почти никогда не позволял себе вставлять замечания, возражения в бурные споры кабинета, постоянно пытался успокоить спорщиков несколькими мудрыми словами, часто забывая о необходимости прервать дебаты, чтобы правительство не отставало от стремительного развития событий.

Всю жизнь князь упорно, непрерывно, с неисчерпаемой энергией боролся против безумно жестокой бюрократической машины самодержавия. К острым вопросам российской жизни он подходил не как политик, а ставил их на свой собственный оригинальный манер. Судил не об образе мыслей по человеку, а о человеке по образу мыслей.

Совершенно не приемля старый режим, князь умел отыскивать и затрагивать в людях чувствительную струну. Ему удалось собрать вокруг себя передовых людей, мужчин и женщин, столь же преданных интересам народа, привлекая их к совместной разработке планов и программ повышения общественного благосостояния. Без малейших колебаний он без конца ходил по министерствам и учреждениям, добиваясь одному ему доступными способами того, чего не могли добиться бесчисленные политические резолюции и заявления Думы или земских органов.

Занимаясь своим делом, князь объездил Россию вдоль и поперек. В тяжелейшие времена сельскохозяйственных кризисов содействовал переселению множества крестьян в дальневосточные губернии, во время Русско-японской войны успешно занялся облегчением судьбы раненых, отложив на время исполнение официальных обязанностей в земстве. Стал членом Первой Думы, но считал этот период своей общественной деятельности наименее интересным и полезным, хотя, по утверждению подавляющего большинства его коллег, это была одна из самых замечательных страниц в жизни князя Львова. После роспуска Первой Думы он вышел из кадетской партии и, по обыкновению, начал поиски новых путей к процветанию и благосостоянию народа.

Задолго до войны в Европе во время безжалостной столыпинской реакции (1907–1911) князь Львов занялся организацией независимых земских сил. Медленно и уверенно собирал вокруг себя мыслящих людей, готовя действенный механизм управления, способный при необходимости функционировать после падения старого режима.

Любопытно, какими похожими методами действовали во время Русско-японской войны два типичнейших представителя русской аристократии и русской буржуазии — князь Львов и Гучков, — создавая независимые политические и общественные организации, подыскивая людей с административными способностями, хотя после войны их политические пристрастия разошлись еще заметнее, чем в период Первой Думы.

Во время мировой войны имя князя Львова стало символом просвещенных общественных