военных неудач, поддерживая армию больше морально, чем материально, но главная причина гибели России — власть Распутина — действовала по-прежнему, ничто не менялось в государственной и административной системе. Национальное движение сдерживало развал и шатание Российской империи, подобно железным балкам, которые на какое-то время скрепляют готовое обрушиться здание.

К весне 1916 года положение в армии улучшилось настолько, что Брусилову удалось предпринять наступление в Галиции, которое спасло Италию, вопреки мнению вышестоящего начальства, считавшего армию слишком деморализованной отступлением 1915 года для проведения активных операций. Однако он не смог развить первый блестящий успех без всякой поддержки Верховного командования, при полной дезорганизации, неразберихе, анархии в Ставке. Дальнейший ход брусиловской кампании перечеркнул первые победы, принес новые разочарования, огромные потери. Такие события, как гибель десятков тысяч людей под Ковелем, вполне объясняют возникшее в армии ощущение абсолютной безнадежности. Процесс окончательного развала наших вооруженных сил пришелся на осень 1916 года. К январю следующего года сложилась в высшей степени критическая ситуация.

Реакционеры, утверждающие, будто русскую армию сгубила революция, будто армия, героически сражавшаяся в 1914–1915 годах, разбежалась в 1917-м, совершенно искажают факты. Армия неотвратимо утрачивала боеспособность. Она все больше напоминала недисциплинированную, плохо экипированную толпу под началом командиров, большей частью надевших офицерскую форму после шести-семи недель военной подготовки, которыми, в свою очередь, командовали штабные офицеры, позорно пренебрегавшие собственным долгом. Для полного понимания трагической картины, сложившейся в 1916 году в русском государстве и армии, вспомним о разгуле и бунтах солдат тыловых гарнизонов. Недаром Брусилов заявил однажды, что «события 1916 года подготовили революцию». Возможно, таким положением дел объясняется разработанный в октябре 1916 года генералом Алексеевым (в ту пору начальником Ставки Верховного главнокомандующего, Николая II) и одобренный князем Львовым проект ареста и высылки царицы в Крым, а также предъявление царю требования согласиться на некоторые реформы.

Ситуация в стране в целом стала в то время еще более отчаянной, чем в армии. Распутин со своей кликой окончательно распоясались. Их способы правления, поведение, отношение к русскому народу граничили с предательством и беспредельной наглостью. С удвоенными усилиями преследовались кооперативные общества, Союзы городов и земств, городские управы, другие аналогичные организации, несмотря на критическое положение со снабжением страны, острый транспортный кризис, нехватку продуктов питания и товаров первой необходимости, финансовый и экономический крах. Свирепствовала цензура, закрывая газеты и совсем безобидные организации, была отменена свобода собраний, в Сибирь под конвоем шли ссыльные со всех концов страны. Правящая клика, утопая в крови, продолжала жестокую оргию, а Россия двигалась к гибели. Народ обуял страх, отчаяние, ненависть.

В рабочих кварталах усиливалась пораженческая и большевистская пропаганда. Не прекращались забастовки и стачки, спровоцированные властями, бунты в армии и среди голодающего населения. Началось непрерывное дезертирство из армии. В пограничных губерниях усиливалось сепаратистское движение. Страна падала в пропасть. Вся Россия, от великих князей до крестьян, содрогалась от ужаса и возмущения.

В ноябре 1916 года великий князь Николай Михайлович писал царю: «Ты вновь подтвердил свое намерение вести войну до победного конца. Веришь ли в такую возможность в сложившейся ныне в стране ситуации? Знаешь ли истинное положение дел в пограничных губерниях и внутри страны? Поверь моей просьбе, сбрось с себя оковы. Надеюсь, что, освободившись, ты спасешь трон и нашу возлюбленную страну от непоправимой беды».

Под «оковами» великий князь подразумевал императрицу Александру Федоровну и распутинскую клику.

Опасаясь, как бы безумства Алисы, вошедшей в императорскую фамилию под именем Александры Федоровны, полностью не погубили династию, великий князь Дмитрий Павлович принял участие в убийстве Распутина. Той же самой зимой 1916 года далеко еще не революционная Дума заговорила на языке революции. В своей знаменитой речи Милюков открыто напал на правительство Штюрмера и без всяких околичностей спросил: «Неужели страна действительно находится в руках изменников?» Российский средний класс потребовал, чтобы правительство отчитывалось перед Думой. Но Дума и этот вопрос отложила в долгий ящик. Когда вся страна настаивала на радикальных конституционных реформах, «прогрессивный блок» (думское большинство) во главе с Милюковым, Шульгиным (правый центр) и Шидловским (левые октябристы) уже предложил довольно туманную формулу «министерства, ответственного перед народным представительством».

К декабрю в Думе и близких к ее политическим взглядам и социальному составу организациях, вроде Всероссийских Союзов городов и земств, возникли серьезные разногласия.

«Степень общего развала в стране такова, — говорил 27 февраля 1917 года лидер партии прогрессистов[10]Ефремов, — что доверие правительству было полностью утрачено и оказано Думе. Сегодня, однако, заметна склонность к неверию в способность Думы самым радикальным образом решить тяжелые проблемы страны. Народ не замедлит выразить недовольство, ибо близорукость властей приводит к заключению о невозможности парламентарными способами получить ответственное перед народом правительство».

Если средний класс утратил доверие к Думе, то самые демократические и радикальные круги никогда и не видели в ней непреложного вождя, хотя целый месяц старались принудить ее к участию в борьбе за спасение страны. В ноябре 1916 года грозная опасность стала столь очевидной, что даже не проявлявшие особенного патриотизма люди превратились в революционеров. В декабре вся Россия инстинктивно боролась с правительством революционными методами. Обращаясь к думскому большинству, я привел такое сравнение: «Подобно персонажу Мольера, не знавшему, что он говорит прозой, вы отвергаете революцию, выражаясь и действуя, как настоящие революционеры». Когда Штюрмер в тщетной попытке успокоить волнения объявил в Думе, что, по слухам, после войны союзники отдадут России Константинополь, даже самые империалистически настроенные депутаты не удержались от выражения недовольства, настолько помпезное заявление министра противоречило реальной ситуации.

В общем, нескончаемая болтовня правительственных чиновников, упорно суливших с полнейшей бестактностью решительную победу над Германией и исполнение исторической миссии России на Западе, только бесконечно раздражало народ.

В начале 1917 года в России царила полная анархия. Возможно, кое-кто еще надеялся, что правительство образумится и в последний момент, наконец осознав, что оказалось в смертельной опасности, пойдет на уступки народу. Самодержавие, точней, темные силы, которые действовали за спиной Александры Федоровны и время от времени открыто захватывали власть, отвечали на эти надежды новыми реакционными мерами. Ненавистный всей стране Щегловитов был назначен председателем Государственного совета и ввел туда для подкрепления большое количество прочих известных реакционеров. Центральное место в новом правительстве занял Протопопов, председателем стал министр внутренних дел князь Голицын, изумленный этим больше всех остальных. Легко представить, какой эффект произвело усиление власти Протопопова, особенно ненавидимого в то время всей Россией.

Протопопов, бывший член и вице-председатель Думы, в сентябре 1916 года при помощи Распутина получил пост министра внутренних дел. Все были убеждены, что это назначение, частично обусловленное финансовыми соображениями, игравшими в распутинском кругу