Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первый взрыв потряс улицу, качнул «Эксплорер», разнес один угол нашего дома, в воздух взлетели шиферные плитки, осколки стекол, куски штукатурки.
И не успели они опуститься на землю, как второй взрыв тряхнул весь дом, выбив все стекла в окнах первого этажа. Печная труба завалилась во двор, стены гаража сложились.
Взрывы, казалось, рвались и у меня внутри: рушились мои представления о месте, которое я занимал в этом мире, о социальном порядке и просто о справедливости, не оставалось камня на камне от моего видения будущего.
Третий взрыв последовал, возможно, через три секунды, не такой громкий и резкий, как первые два, но куда более разрушительный. Бухнуло так, будто сатана зажег горелку на самой большой газовой печи ада. Дом словно раздулся, приподнялся, а потом сжался, мгновенно поглощенный языками пламени, скорее синими, чем желтыми, без единого оранжевого мазка, и языки эти, длинные и ненасытные, жадно лизнули широкие кроны сорокафутовых финиковых пальм, которые росли у дома.
Прежде чем соседи высыпали на улицу, Пенни придавила педаль газа, и мы укатили прочь.
Я видел слезы, стоящие у нее в глазах, сам я, возможно, плакал и ругался про себя, но молчал, как молчала и она.
Мы проехали с квартал, прежде чем Майло, прижавшийся к моей груди, спросил дрожащим голосом:
– Мы же не сами взорвали наш дом?
– Нет, мы не взрывали, – ответил я.
– Кто его взорвал?
– Человек, с которым я обязательно об этом поговорю, – ответила Пенни.
– Очень плохой человек, – добавил я.
– Думаю, я его знаю, – сказал Майло.
– Думаю, знаешь.
– Мне, действительно, нравился наш дом, – продолжил он. – А теперь все наши вещи сгорели.
– Не все, – возразил я. – По меньшей мере, три тонны мы загрузили в «Эксплорер».
– Дом – всего лишь дом, – подала голос Пенни. – Вещи – всего лишь вещи. Главное, что мы трое по-прежнему вместе.
На заднем сиденье зарычала Лесси.
– Четверо, – поправилась Пенни. – Вчетвером мы лучше, умнее и круче, чем Ширман Ваксс. Мы это уладим, все снова пойдет, как должно.
Даже сам Ваксс не стал бы отрицать, что мы лучше его. Понятие «хорошо» Ваксс определенно не ценил.
С Майло на нашей стороне мы были и умнее критика, пусть нам недоставало коварства. Как Моцарту, Эйнштейну и другим гениям, Майло хватало ума во всем, за исключением одного, наиболее важного в текущий момент: умения выживать.
Я понятия не имел, с чего Пенни решила, что мы круче Ваксса. Но поскольку слова она на ветер не бросала, я предположил, что, по ее мнению, в нас Ваксс встретил достойных противников, какой бы абсурдной ни казалась эта идея.
Разумеется, в отличие от меня она не владела всей информацией. События развивались так быстро, что я не успел рассказать ей о Джоне Клитрау.
Наблюдая, как Пенни давит слезы и ободряюще улыбается Майло, мне ужасно не хотелось рассказывать ей об убийстве семьи Джона. Но я лишь дважды обманывал ее сокрытием части правды, и второй мой обман (я не сказал, что Ваксс будет в ресторане «Рокси», когда мы с Майло заедем туда на ленч) привел к катастрофическим последствиям.
В 1933 году Г. К. Честертон написал: «Распад благоразумного общества начинается с дрейфа от домашнего очага и семьи. Решение – дрейф в обратном направлении».
Но меня не покидала мысль, что для возвращения в исходную точку потребуется нечто большее, чем дрейф. Я опасался, что плыть нам придется на пределе сил, со всем доступным нам упорством, и, скорее всего, исключительно против течения.
Многие мили уже отделяли нас от нашего горящего дома, но Пенни, хмурясь, то и дело поглядывала в зеркало заднего обзора.
– Кто-то нас преследует? – спросил я.
– Нет.
Свинцово-серое небо второй половины прошедшего дня, плоское и гладкое, как слой свежей краски, менялось. Облака скручивались, прибавляли в толщине, местами чернели, напитываясь влагой.
Пенни вновь посмотрела в зеркало заднего обзора.
– Кого-то увидела? – спросил я.
– Нет.
– Я нервничаю из-за того, что ты постоянно поглядываешь на зеркало.
– А я нервничаю, потому что ты постоянно спрашиваешь мамика, едет ли кто следом за нами, – тут же вставил Майло, который по-прежнему сидел у меня на коленях.
Тем не менее, когда она вновь посмотрела в зеркало заднего обзора, я не удержался.
– Что-то есть?
– Если я увижу что-нибудь подозрительное, сразу тебе скажу, – пообещала Пенни.
– Даже если ты думаешь, что это ничего, на самом деле это, возможно, что-то, – заявил я. – Поэтому скажи мне в любом случае, будет это что-то или ничего.
– Ну и ну, – прокомментировал Майло.
– Согласен, – кивнул я, – смысла в этом мало.
Успев покинуть наш дом за считаные секунды до взрыва, мы пребывали в состоянии шока. Но, будучи и писателями, и читателями, мы с Пенни не могли обойтись без слов, нуждались в разговоре не в меньшей степени, чем в воздухе и воде. И заставить нас замолчать, наверное, могла только смерть. Даже Майло, если не уходил с головой в тайны электромагнитного поля, любил поболтать. Вот и шок, вызванный потерей дома, не вверг нас в раздумчивое молчание. Наоборот, добавил разговорчивости.
В семье Гринвич-Бум разговор – не только средство общения, но и помощь, которую мы оказывали друг другу в излечении ссадин и ушибов, полученных за день. Мы начинали с прозаичного, плавно перетекая к абсурдному, что не должно вызывать удивления, если рассматривать наши разговоры как проявление наших принципов и жизненного опыта.
Пенни предложила остановиться в отеле, но я эту идею отверг.
– Там попросят кредитную карточку, как минимум удостоверение личности. В настоящий момент мы не хотим пользоваться кредитными карточками.
– Мы не хотим? – спросила Пенни, остановившись на красный свет. – Почему мы не хотим?
– Пока ты паковалась, мне позвонил Джон Клитрау. Дал мне несколько советов. Один – насчет кредитных карточек.
– Клитрау… писатель?
– Да. Он прочитал рецензию. У него есть опыт общения с этим… Вакссом.
– Какой опыт?
Говорить об убийстве семьи Клитрау в присутствии Майло я просто не мог.
– Джон хочет, чтобы я передал тебе, что три его любимые детские книги – это «Дамбо»[14], «Приключения Десперо» Кейт Дикамилло[15]и твоя первая книга о Пурпурном кролике.