Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это? – спросил я.
– Точно сказать не могу.
– Откуда взялось?
– Вот это я и пытаюсь понять.
– Ты думаешь, я – идиот? – спросил я после паузы.
– Нет.
– Рано или поздно каждый ребенок думает, что его отец – идиот.
Шестилетние открыто выражают теплые чувства. Подростки закрываются ото всех и демонстрируют враждебность. Двадцатилетние приходят в себя после периода подросткового гормонального безумия, но не подпускают вплотную.
Шестилетний Майло умом не уступал двадцатилетним, эмоционально находился на уровне десяти, может быть, одиннадцати лет. Выражение привязанности и любви иногда смущало его, но еще не вызывало отторжения.
– Я никогда не подумаю, что ты – идиот. – Он не отрывал глаз от экрана.
– Подожди. Сам увидишь.
– Никогда, – повторил он, пожевав нижнюю губу.
– Я люблю тебя, Майло.
Он кивнул.
– Да.
И тут я заметил, что тоже жую нижнюю губу. Сменил тему:
– Где Лесси?
Он указал на двустворчатую дверь стенного шкафа, справа от большого плазменного экрана.
– Она в шкафу?
– Да.
– Ты посадил ее туда?
– Нет.
– Твоя мать посадила ее туда?
– Нет.
– Она забралась туда сама?
– Думаю, да. Ей там нравится.
Я подошел к плазменному телевизору и открыл створки двери стенного шкафа, на которые указывал Майло.
Лесси сидела в шкафу, мордой ко мне, улыбаясь и помахивая хвостом.
– Почему она хочет сидеть в шкафу? – спросил я Майло.
– Думаю, ей не нравится эта штуковина.
– Какая штуковина?
– На экране компьютера. Я, действительно, не знаю, что это такое.
– Она прячется от штуковины в шкафу?
– Не думаю, что она прячется.
– А что она там делает?
– Вероятно, медитирует, – предположил Майло.
– Собаки не могут медитировать.
– Некоторые могут.
– Выходи оттуда, – обратился я к Лесси. – Выходи оттуда, девочка.
Она не шевельнулась.
– Ладно, – я кивнул. – Пусть остается в шкафу, но дверь я закрывать не буду.
– Как хочешь.
Прежде чем я пересек половину гостиной, меня вновь привлек потрясающий вид из окна.
Десятки бросивших якорь яхт и моторных катеров покачивались на воде. Добраться до них или вернуться на берег владельцы могли только на маленьких лодках.
За дальним берегом бухты холмы поднимались к Тихоокеанской береговой автостраде. За ней поднимались новые холмы, а над ними громоздилось небо в черных, раздувшихся, угрожающих облаках.
Никто не мог знать, где мы, но предусмотрительность (или моя паранойя) требовала, чтобы я опустил шторки в первом из двух зазоров трехслойного окна. С наступлением темноты, подсвеченные лампами, горящими в доме, мы стали бы идеальной целью для любого стрелка, устроившегося на волноломе или на одной из яхт или катеров в бухте.
За моей спиной, у плазменного телевизора, захлопнулись створки двери стенного шкафа.
Когда я оглянулся, Майло сидел за ноутбуком, но собаки я не увидел.
Окна кабинета выходили не на бухту, а мебель я нашел слишком уж современной. Сел на стул из стали и кожи за стол из стали и стекла, который служил как письменный.
Ранее активировал одноразовый мобильник. Он продавался с предоплаченными минутами, так что мне не пришлось ни называть свою фамилию, ни показывать кредитную карточку.
Теперь же я глубоко вдохнул и набрал номер родителей Пенни. Услышал голос Гримбальда (урожденного Ларри):
– Бум.
– Привет, Грим, это я, Кабби.
Я полагал, что грозностью голоса Гримбальд наверняка мог соперничать с викингами.
– Эй, Милашка! – он крикнул Клотильде. – Это наш любимый мальчик, знаменитый писатель.
– Я не такой знаменитый, Грим.
– Ты куда более знаменитый, чем я, несмотря на то, что я всю жизнь взрывал дома.
– Послушай, Грим, я хотел созвониться с вами до того, как вы увидите все это в новостях.
– Ты же знаешь, что мы не смотрим новости, Каб. В последний раз, когда мы смотрели новости, Милашка пристрелила телевизор. Это чертовски дорого, постоянно покупать телевизоры.
– Кто-то может их посмотреть и позвонить вам. Поэтому я хотел сказать, что мы в порядке. Пенни, Майло, я и Лесси выбрались оттуда вовремя, без царапинки.
– Выбрались откуда?
– Из нашего дома. Наш дом взорвали, Грим.
– Милашка, у них все хорошо, но их дом взорвался, – издалека донесся голос Клотильды, но слов я не разобрал. – Милашка говорит, что это не смешно, учитывая профессию твоих тестя и тещи. Что ты, черт побери, такого сделал, чтобы взорвался ваш дом?
– Ничего. Полиция, скорее всего, решит, что причиной стала утечка газа.
– Достаточно распространенная причина.
– Грим! Я хочу, чтобы вы позвонили пожарным, сказали, что услышали о взрыве, и сообщили, что нас в доме не было, что мы путешествуем по Флориде на автомобиле.
– И где вы во Флориде? Я взорвал там много чего.
– Мы не во Флориде. Я хочу, чтобы вы так им сказали… чтобы они поняли, почему нас нет на пепелище.
– Каб, ты говоришь мне, что не взрывал ваш дом, – после короткой паузы вновь заговорил Гримбальд.
– Разумеется, нет. Я же не преступник, Грим. Мошенничества со страховкой – не мой профиль.
– Я же не говорю, специально. Может быть, ты сделал что-то не так с пылесосом. Всякое бывает.
– Даже я не могу взорвать дом пылесосом.
– Вдруг ты решил пропылесосить конфорки газовой плиты, но не выключил газ…
– Мне бы и в голову не пришло пылесосить газовые конфорки.
– Это хорошо. Потому что пылесосить их нет никакой необходимости. Или у тебя возникло желание поджарить мясо на газовом гриле не во дворе, а в комнате.
Глядя на собственное отражение в стеклянной поверхности стола, я подумал, что искривившая губы легкая улыбка – весомое доказательство привязанности к моим тестю и теще, которая с годами только возрастала.
– Грим, я не взрывал наш дом. Это сделал кто-то еще, и он знал, что делает, поэтому, подозреваю, огонь был такой силы, что никаких улик не осталось, то есть все будет выглядеть, будто утечка газа.