Жизелла пообещала, что передаст ее слова Рози, и сменила тему.

Когда они с Кейном снова оказались на улице, день был такой чудесный, что они решили пройтись пешком через Центральный парк. Шум города не доносился туда, и в воздухе пахло весной.

Но на сердце у Жизеллы было тяжело.

— Я расстроила бабушку, — призналась она. — Я чувствую себя ужасно. Мы говорили себе, что делаем это ради бабушки, а на самом деле пробудили в ней печальные воспоминания.

Кейн бросил на нее косой взгляд.

— Что все это значит? Я сам приложил столько усилий, чтобы добыть эту серьгу. А теперь она тебе не нужна?

— Ты можешь продать ее Виктору Рохану. — Она сжала его руку. — Когда я свяжусь с Рози, я скажу ей, чтобы она оставила Виктора в покое. Пусть у его матери будут обе серьги.

— Ты серьезно? Тебе она больше не нужна?

Она видела, что он пришел в замешательство. В глубине души он все еще думал, что она спит с ним из-за серьги.

— Она не стоит тех неприятностей, которые свалились на нас. Бабушка была так расстроена, когда узнала, что Рози попала в тюрьму.

— Ты рассказала ей об этом?

— Я вынуждена была. Это по моей вине Рози оказалась там. Должна была поехать я, но в последнюю минуту мы поменялись местами. Я думала, что бабушка отправится за ремнем, — пробормотала Жизелла.

— Она ударила тебя? — Он был в шоке.

— Нет! Просто она всегда грозится сделать это, если кто-нибудь из нас сильно провинится. Разговор о ремне — это семейная шутка. Она означает, что мы знаем, что напортачили. А тебя?.. — Ей была невыносима мысль о том, что кто-то мог ударить его.

— Однажды, — тихо сказал он. — Ремнем. Меня тут же передали в другую семью. Ту, которая во зила меня на пляж.

Жизелла судорожно сглотнула. Неудивительно, что он был так напуган, когда его просто хотели развлечь.

— И вот тогда я спросил о семье моей матери. Я уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, что у меня есть шанс изменить мою жизнь. Но социальные работники сказали мне, что уже общались с сестрой моей матери и у них были финансовые проблемы. Больной ребенок. Они ничем не могли помочь мне.

Не важно, что это выглядело достаточно весомой причиной. Может быть, в таких их обстоятельствах им бы не разрешили усыновить его. Но она чувствовала боль, которую он испытал, когда его надежды рухнули.

— И они даже не попытались увидеться с тобой?

— Нет.

— А ты не пытался связаться с ними?

— Они прислали мне письмо пару лет назад. Приглашение на день рождения моей кузины. Меня как раз внесли в список самых богатых миллиардеров Калифорнии. Было ясно, чего они хотели. Я послал им чек и свои извинения. Больше я о них никогда не слышал. Я смотрю на тебя и на твою семью, и это все равно что смотреть иностранный фильм, — сказал он, покачав головой.

— На венгерском языке? — пошутила она.

— Да. — Его губы дрогнули в улыбке. — Без субтитров. Это один из самых трудных для изучения языков. Ты знала об этом? Я прочитал об этом в Интернете, — немного смущенно признался он.

Она знала, что он хотел просто пошутить, но ее тронуло, что он проявил любопытство. Похоже, он хотел больше узнать о ней, думал о будущем, в котором он смог бы разговаривать с ней на ее родном языке. Но она услышала в его словах другой подтекст. Семья была для него чем-то недостижимым.

Жизелла вошла в манхэттенский офис Кейна, с трудом подавляя зевоту, и села на диван, напротив которого на стене висел большой телевизор. Она положила сумку на пол, держа в руках кофе, который купила по дороге из магазина.

— Папа предлагает нам билеты на баскетбольный матч на сегодняшний вечер. Но я не знаю, сколько я еще выдержу. Я никогда не выходила в люди так часто.

— Ты любишь баскетбол?

— Не особенно. Но твоя цель — почаще быть увиденным в моем обществе, а эту игру будут транслировать по телевизору. Недалеко от спорткомплекса есть ресторан, где околачиваются папарацци в надежде подловить какую-нибудь знаменитость.

Он вышел из-за стола и подошел к ней. Она откинула голову назад, чтобы видеть его лицо, ожидая, что он спросит, нужно ли им ехать домой переодеваться или еще что-нибудь в этом роде.

Вместо этого он показал ей бархатный футляр.

— Ты говорила серьезно, когда сказала, что она тебе больше не нужна?

Она раскрыла рот от изумления и поставила кофе на пол.

— Я… если ты спрашиваешь, хочу ли я купить ее… Нет. Мне она не нужна, и бабушке тоже. Но, пожалуйста, могу я посмотреть на нее?

Что-то промелькнуло в его глазах.

— Конечно. — Он протянул ей футляр.

Это был проверка? Прошла ли она ее? Она взяла футляр в руки и хмуро посмотрела на него.

— Ты хочешь сказать, что она никогда не была в банковской ячейке? Она была у тебя все это время?

Он только пожал плечами.

Она стала бережно открывать футляр, а он стоял и смотрел, как она дрожит от возбуждения.

Она смущенно рассмеялась.

— Эти старинные футляры.… Они захлопываются так сильно, что могут оторвать тебе палец. Ах!

Футляр открылся, и на атласной подложке лежала она.

Фотография не отдавала ей должное ни в малейшей мере. Золотые лепесточки клевера были сделаны с величайшим изяществом. Они окружали четыре квадратных синих сапфира. Несколько дюжин бриллиантов размером не более двадцатой доли карата окружали центральный камень — овальный сапфир. Другой сапфир, чуть меньшего размера, свисал вниз, окруженный изысканно выполненными золотыми лепестками.

— В газетах писали, что она иногда носила ее как заколку для шарфа, — сказал Кейн. — Прежде чем сломалась булавка.

Застежка серьги отсутствовала, поэтому ее больше не носили, предположила Жизелла. Такой стыд! Это была исключительно красивая вещь, явно сделанная с большой любовью.

Она рассеянно достала из своей сумочки лупу и блокнот и принялась делать наброски и заметки.

— Полагаю, мы не идем на игру, — сухо сказал Кейн.

— М-м-м? — Она подняла голову.

— Ничего. Хочешь выпить?

— Только кофе, — пробормотала она и углубилась в работу.

Спустя целую вечность она вышла из состояния медитации и посмотрела на Кейна, сидевшего в кресле с выражением ироничного интереса на лице.

— Тебе до слез скучно? — спросила она, сообразив, что прочитала ему целую лекцию о таинственной технике древних этрусков.

— А разве я плачу?

— Иногда я с ума схожу, видя такую работу. Я знаю, сколько времени и сил уходит на то, чтобы сделать нечто подобное современными методами. Но я не могу понять, как они создавали такие изысканные вещи примитивными инструментами.