не была у ветеринара. – Я тоже так думал. – Никогда не прививалась от бешенства. Не говоря об остальном. – Он замолчал, затем сказал, – У меня есть вопрос, и я хочу, чтобы ты хорошенько обдумал его. Всё идёт к тому, что в итоге мы будем привязаны ко всему этому? Продукты, собачьи лекарства, поручни?

– Не забудь мочеприёмник, – сказал я.

– Так что? Скажи мне, что ты думаешь?

– Он просил всё записывать и сказал, что позаботится о расходах. – В лучшем случае это была половина ответа. Я понимал это, как, вероятно, и папа. Но стоит вычеркнуть «вероятно».

– Не то, чтобы мы совсем уж влипли из-за него. Пара сотен долларов – это одно. Но больница… ты знаешь, сколько стоит недельное пребывание в Аркадиа? Плюс операции и весь последующий уход? – Я не знал, но знал папа, будучи оценщиком страховых убытков.

– Восемьдесят тысяч. Минимум.

– Не может быть, чтобы всё это легло на нас.

– Нет, это ляжет на его плечи. Не знаю, какого рода у него страховка, и есть ли она вообще. Я спросил у Линди, и он сказал, что это не «Оверленд». Скорее всего, «Медикейр». Но кто знает? – Он поерзал в своём кресле. – Я немного проверил его. Надеюсь, ты не сердишься.

Я не сердился и это не удивило меня, потому что проверкой людей папа зарабатывал на жизнь. Было ли мне любопытно? Конечно.

– И что ты нашёл?

– Почти ничего, и я бы сказал, что это невозможно в наши дни.

– Ну, у него нет компьютера и даже мобильного телефона. Поэтому сразу отметаем «Фэйсбук» и другие социальные сети. – Мне казалось, мистер Боудич язвил бы над «Фэйсбуком», даже если бы у него был компьютер. «Фэйсбук» вынюхивает.

– Ты сказал на ящике с инструментами есть инициалы. Кажется, «АБ»?

– Да.

– Сходится. Участок на холме занимает полтора акра, и это чертовский большой кусок земли. Он был приобретён кем-то по имени Адриан Боудич в 1920 году.

– Его дедом?

– Может быть, но учитывая возраст мистера Боудича, это скорее его отец. – Папа взял трубку с перил, пожевал её и вернул на место. – Кстати, сколько ему лет? Неужели он и правда не знает?

– Думаю, так и есть.

– Когда я видел его в прежние времена – это было до того, как он совсем стал затворником, – Боудич выглядел лет на пятьдесят. Я махал ему и иногда он махал в ответ.

– Никогда с ним не разговаривал?

– Может быть, говорил «привет» или перекидывался парой слов о погоде, но он был не из разговорчивых. В общем, он примерно подходил по возрасту для Вьетнама, но я не смог найти никаких записей о его военной службе.

– Значит, он не служил.

– Вероятно, не служил. И, вероятно, я мог бы узнать больше, если бы ещё работал в «Оверленд», но я больше там не работаю и не хочу просить Линди.

– Я понимаю.

– Я выяснил, что какие-то деньги у него есть, потому что налоги на недвижимость находятся в публичном доступе, и счёт за дом № 1 по Сикамор в 2012 составил двадцать две тысячи с мелочью.

– Он платит столько каждый год?

– Сумма варьируется. Но важно то, что он платит, и он уже жил здесь, когда мы с мамой переехали сюда – кажется, я тебе говорил об этом. Раньше он платил гораздо меньше, налог на недвижимость растёт, как и всё остальное, но всё равно речь идёт о шестизначных цифрах. Приличный кусок. Чем он занимался до выхода на пенсию?

– Не знаю. Я же совсем недавно познакомился с ним, после того, как с ним случилось несчастье. У нас ещё не было так называемого разговора по душам. – Хотя он приближался. Я просто пока этого не знал.

– Я тоже не знаю, ничего не нашёл. Что, как я уже говорил, невозможно в наши дни. Я слышал о людях «вне системы», но обычно они живут в дебрях Аляски с культом, ожидающим конца света, или в Монтане, как Унабомбер.

– Уна-кто?

– Доморощенный террорист. Настоящее имя: Тед Качински. Ты случайно не видел в доме Боудича какого-нибудь оборудования для изготовления бомб? – Папа шутливо приподнял брови, но я не был до конца уверен, шутит ли он.

– Самой опасной штукой, которую я видел, была коса. О, и ещё ржавый топор в том ящике на третьем этаже.

– Какие-нибудь фотографии? Например, его отца или матери? Или его самого в молодости?

– Неа. На единственном фото изображена Радар. На столе в гостиной, рядом с его мягким креслом.

– Хм. – Папа потянулся за трубкой, но передумал. – Мы не знаем, откуда берутся его деньги – если предположить, что они у него всё ещё есть, – и мы не знаем, чем он зарабатывал на жизнь. Полагаю, некое занятие на дому, потому что он агорафоб. Это значит…

– Я знаю, что это значит.

– Мне кажется, он всегда был склонен к этому, и с возрастом всё становилось только хуже. Втянулся.

– Женщина через дорогу сказала, что раньше он гулял с Радар по ночам. – Овчарка навострила уши, услышав своё имя. – Это кажется немного странным – большинство людей выгуливает собак в дневное время, но…

– Ночью на улицах меньше людей, – сказал папа.

– Ага. Он определённо не похож на человека, который любит поздороваться по-соседски.

– И ещё кое-что, – сказал папа. – Странно… слушай, а он сам не кажется тебе странным?

Я пропустил папин вопрос мимо ушей и спросил, что он имел в виду, говоря «и ещё кое-что».

– У него есть автомобиль. Не знаю, где он хранится, но он есть. Я нашёл запись в интернете. У него «Студебекер» 1957 года. Он получает льготу на акцизный налог, потому что машина зарегистрирована, как антиквариат. Как и налог на недвижимость, его нужно платить каждый год, но он гораздо меньше. Около шестидесяти баксов.

– Если у него есть машина, ты можешь попробовать отыскать его водительские права, пап. Так мы узнаем, сколько ему лет.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Хорошая мысль, но в Иллинойсе никогда не выдавались права на имя Говарда Боудича. И разумеется, тебе не нужны права, чтобы купить машину. Она может быть даже не на