class="p1">– Мне нравится, – сказал я Радар. – Хочешь прогуляться до моего дома? Посмотреть, чем занимается папа?

Она согласно гавкнула.

2

Папа ждал меня на переднем крыльце. Его трубка лежала на перилах вместе с кисетом табака. Это означало, что всё-таки у нас будет разговор. И серьёзный.

Было время, когда папа курил сигареты. Я не помню, сколько мне было лет, когда мама подарила ему на день рождения трубку. Не такую вычурную, как у Шерлока Холмса, но, думаю, дорогую. Помню она просила его бросить раковые палочки, и он всё обещал (неопределённо, как делают зависимые), что постарается. Трубка помогла. Сначала он перестал докуривать сигареты до конца, затем совсем отказался от них незадолго до того, как мама перешла проклятый мост, чтобы купить нам курицу.

Мне нравился запах табака «Три Сэйлс», который папа покупал в табачной лавке в центре города, но довольно часто нюхать было нечего, потому что он курил всё реже. Возможно, это было частью маминого генерального плана, но мне так и не довелось спросить её. В конце концов трубка перекочевала на подставку на каминной полке. По крайней мере, до гибели мамы. Затем она снова пригодилась. Я никогда не видел папу с сигаретой во время его запойных лет, но трубка всегда была с ним по ночам, когда он смотрел старые фильмы, хотя он редко зажигал её или даже наполнял чашу табаком. Однако он сильно изжевал мундштук и чубук, и то и другое пришлось заменить. Он брал трубку с собой на собрания АА. Там нельзя было курить, поэтому он жевал мундштук, иногда (об это мне рассказал Линди Франклин) повернув трубку чашей вниз.

Примерно ко времени второй годовщины его трезвости, трубка вернулась обратно на каминную полку. Как-то раз я спросил о ней, и отец ответил: «Я два года в завязке. Думаю, пора перестать стачивать зубы».

Но периодически трубка возвращалась. Перед некоторыми важными встречами агентов в Чикаго, если ему предстояло провести презентацию. Всегда на годовщину смерти мамы. И вот сейчас. С табаком, что значило – будет очень серьёзный разговор.

Радар взобралась на крыльцо, как и подобает старушке, останавливаясь, чтобы изучить каждую ступеньку. Когда она наконец справилась, папа почесал её за ушами.

– Кто у нас хорошая девочка?

Радар издала гавкающий звук и улеглась рядом с папиным креслом-качалкой. Я сел в другое кресло.

– Ты уже давал ей таблетки?

– Ещё нет. Я добавлю их в её ужин.

– Ты не забрал поручень.

– Оставил на завтра. Сегодня вечером почитаю инструкцию. – А также брошюру «Уход на дому для чайников». – Я возьму твою дрель, ладно? Я нашёл чью-то коробку с инструментами и инициалами «АБ», возможно, его отца или деда, но там всё ржавое. Крыша протекает.

– Пользуйся на здоровье. – Отец потянулся за трубкой. Чаша была уже наполнена. В кармане у него лежало несколько кухонных спичек, и он зажёг одну ногтем большого пальца – трюк, который восхищал меня в детстве. И если честно, до сих пор. – Знаешь, я с радостью пойду с тобой и помогу.

– Не нужно, спасибо. Эта ванная очень маленькая и мы будем мешаться друг другу.

– Но ведь дело не только в этом, я прав, Чип?

Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз так меня называл? Лет пять? Он поднёс зажжённую спичку – догоревшую почти до середины – к чаше и начал втягивать воздух. И, разумеется, он ждал моего ответа, но мне нечего было сказать. Радар подняла голову, вдохнула ароматный табачный дым, затем снова уткнулась носом в доски крыльца. Она выглядела вполне довольной.

Папа потушил спичку.

– Там есть что-то такое, что ты не хотел бы мне показывать?

Мне вспомнилось, как Энди спрашивал о чучелах животных и жутких часах «Кит-Кэт», которые преследуют тебя взглядом. Я улыбнулся.

– Нет, это обычный дом, довольно ветхий, с протекающей крышей. С этим нужно что-то делать.

Он кивнул и пыхнул трубкой.

– Я разговаривал с Линди об этом… об этой ситуации.

Я не удивился. Линди его поручитель, и папа мог обсуждать с ним темы, которые тревожили его.

– Он говорит, возможно, у тебя склонность к опеке. Ещё с той поры, когда я пил. Бог свидетель, ты заботился обо мне, несмотря на свой юный возраст. Прибирался в доме, мыл посуду, сам себе готовил завтрак, а иногда и ужин. – Он остановился. – Мне тяжело вспоминать те дни, и ещё тяжелее говорить о них.

– Дело не в этом.

– Тогда в чём же?

Я всё ещё не хотел говорить ему, что заключил сделку с Богом и должен сдержать слово, но было кое-что, что я мог ему сказать. То, что он мог понять, и что, к счастью, было правдой.

– Ты знаешь, что в АА говорят о поддержании позиции благодарности?

Он кивнул.

– Благодарный алкоголик не напивается. Вот, что они говорят.

– И я благодарен, что ты больше не пьёшь. Может быть, я не часто говорю об этом, но это правда. Поэтому давай просто скажем, что я пытаюсь «заплатить другому» и остановимся на этом?

Отец вынул трубку изо рта и провёл рукой по лицу.

– Хорошо, мы так и поступим. Но я хочу как-нибудь встретиться с ним. Чувствую, что это мой долг. Ты понимаешь?

Я сказал, что понимаю.

– Может быть, когда он немного отойдёт от этого происшествия?

Папа кивнул.

– Пусть будет так. Я люблю тебя, парень.

– Я тебя тоже.

– Но ты должен понимать, что взваливаешь на себя непосильную ношу.

Я понимал, просто не знал, насколько большую. Думаю, так даже лучше. Если бы я знал, то у меня опустились бы руки.

– Есть ещё кое-что, о чём они говорят в программе: день за днём.

Он кивнул.

– Ладно, но летние каникулы быстро закончатся. Тебе нужно продолжать учиться, сколько бы времени ты там ни проводил. Я настаиваю на этом.

– Хорошо.

Он посмотрел на трубку.

– Опять погасла. Всегда так. – Отец положил трубку на перила, затем наклонился и взъерошил густую шёрстку на загривке Радар. Она подняла голову, затем снова опустила. – Чертовски хорошая собака.

– Да.

– Ты полюбил её, не так ли?

– Ну… да. Кажется.

– У неё есть ошейник, но нет бирки – это означает, что мистер Боудич не платит налог за содержание. И полагаю, она никогда