Оздоровительные и лечебные учреждения, опекающие спортсменов, располагают массой данных о заболеваниях, травмах и срывах здоровья и самочувствия, вызываемых их интенсивными тренировками и участием в соревнованиях. Ведь подчас перегрузки на таких мероприятиях просто непосильны.

Людям более приемлемо заниматься физкультурой, посещать любительские секции, когда перегрузки и возможные длительные перерывы в занятиях исключены или минимальны и не приводят к разрушительным последствиям для организма. Физкультура к тому же способствует оживлённому человеческому общению, помогает выработке добротных коллективистских интересов и вкусов, а в конечном счёте благотворно сказывается и на здоровье, и на духовном развитии каждого участника.

В продолжение этого скажем, что совсем уж абсурдной выглядит всемировая погоня за медалями и зачётными «очками».

Здесь любого атлета ждёт неизбежный надрыв, так как нормальные физиологические возможности человека во многих видах спорта на текущее время уже практически полностью исчерпаны, а введённые новые держатся в значительной части на рисковых значениях, прямо угрожая здоровью.

Тут можно упомянуть соревнования по спортивной ходьбе на «заоблачные» дистанции, которые следовало бы считать просто издевательскими. В 2002 году международный марафон с такой программой состоялся во французском городе Рубэ. Победивший там польский стайер Клапе за 28 часов прошёл 248 километров.

Раззадоренные призами, спортсмены вознамеривались было подвергнуть себя ещё более трудным испытаниям.

В той же Франции, в департаменте Верхний Рейн организаторы соглашались на проведение марафона, где его участникам предстояло помериться выносливостью на 500-километровой (!) дистанции. То есть — на ней надо было бы «торчать» свыше двух суток. Надо ли говорить, что даже для хорошо натренированных это могло обернуться плачевными «итогами», — не только ввиду проигрышей, но и по причине крайнего, трудно устранимого истощения организма…

Ещё пример бытования идеи, перерастающей саму себя: «Пушкин — это «наше всё». Знатокам, должно быть, известно, что столь высокую оценку выдающемуся имперскому поэту дал Аполлон Григорьев, тоже поэт, но уже более позднего поколения.

Предложенная им трактовка явно претендует на абсолютную истину, однако было бы ошибкой согласиться с нею.

Склоняться к этому заставляют ровные, искренние замечания о творчестве Александра Пушкина многих других мастеров словесности и культуры. Так, Салтыков-Щедрин, упоминая о его романе в стихах «Евгений Онегин», который критик Белинский называл «энциклопедией русской жизни», имел иное мнение.

Да, считал он, эта вещь производила большое впечатление на современников поэта — ввиду лёгкости стиха, но

…истинный смысл поэмы едва ли был кому доступен.

(«Пошехонская старина»).

Ему вторил Василий Розанов, начинавший свою беллетристическую деятельность в конце ХIX века. Он писал:

В пору моих гимназических лет о Пушкине даже не вспоминали — не то чтобы его читать.

(«Уединённое»).

Пусть не покажутся эти откровения напускными или сделанными необдуманно, в запале. Для них были серьёзные основания.

Многие пушкинские произведения под влиянием времени потеряли привлекательность и актуальность.

Сомнительной сказкой со счастливым концом воспринимается ныне повесть «Капитанская дочка». Мистической — поэма «Медный всадник». Излишне романтической — «Руслан и Людмила». В лирике много мест, которых мы просто должны бы стыдиться.

Чего стоит хотя бы «презренный еврей» из его стихотворения «Чёрная шаль». А в «Скупом рыцаре» еврея Соломона автор оскорбляет не меньше, обзывая его жидом (ещё до Гоголя), причём не один раз и при этом оставаясь как бы в неведении по части допускаемого им неприличия.

Русские литераторы имперской эпохи, с её признанными шедеврами, постоянно находили поводы к изображению положительности поступков и чувственности персонажей произведений художественной литературы в той странной манере, когда они становились рупором государственной политики, средством, укреплявшим верхнесословный российский патриотизм и шовинизм.

Отсюда исходили те притязания, которые кругами расходились далеко вовне, охватывая не только реальные пространства, но и — сказочные:

Там русский дух… Там Русью пахнет!

(А. П у ш к и н. «Руслан и Людмила»).

«Мелочей» подобного рода пушкиноведы всегда старались не замечать. В хрестоматиях по русской литературе их составители тоже придерживались такого зыбкого уклона. Почему?

Крупного и чрезвычайно талантливого поэта уже вскоре после завершения им жизненного пути взялись искусственно возвеличивать вследствие неумеренной опеки над его именем со стороны российской императорской власти. В результате незаслуженно принижалась роль ряда других стихотворцев, хотя и не равных гению, но тоже достойных доброй читательской памяти.

Традиция неумеренной официальной популяризации перекинулась из ХIX века в последующее время. Как известно, многие горячо этому возражали. Писателя Андрея Платонова, огорчало, в частности, огосударствленное шумное обеспечение славы поэту на мероприятиях по случаю 100-летия его гибели на дуэли с дˈАнтесом.

История с прославлением по инициативе государства в очередной раз повторилась в 1999 году, когда в стране отмечали 200-летие со дня рождения Пушкина.

Как многие ещё не забыли, пошлую эйфорию в тот срок пропаганда сумела внушить не только обывателям. Ей поддались широкая филологическая общественность, учёные от культуры.

Насколько это было им не к лицу, говорил тот факт, что с указанным юбилеем в тот год совпало 250-летие со дня рождения Гёте, признаваемого великим не только в Германии, на его родине. В России, вернувшейся в капитализм и не перестававшей утверждать о своей приверженности общечеловеческим ценностям, о нём тогда сумели произнести лишь редкие, скупые слова…

Вот так в «невинных» на неискушённый взгляд «прикрытиях» возникают и сопровождают нас идеи-пустышки. Встретиться с ними можно едва ли не на каждом шагу. А с этим связано то, что обозначенное в них можно показывать бо́льшим, чем оно есть.

Теперь конкретное, определённое как бы сникает перед абсолютным, и закономерно, что это последнее претендует на неоспоримость. Как водится, в таких обстоятельствах не может не быть пострадавших.

Верните из памяти одно лишь высказывание Платона — о превалировании свободного в поведении учеников, когда они могли очень легко третировать своего учителя, а он вынуждался приспосабливаться к их разболтанности и незрелым, завышенным амбициям, заискивал перед ними или даже боялся их.

Разве мы не слышали о таком прискорбном явлении, имеющем место в современных нам общеобразовательных школах? О том, что нередко оно оборачивается настоящей бедовостью — как для отдельных наставников, так и — целых педагогических коллективов? Впрочем, не только в школах.

Спекуляций на абсолютном хватает и в правовых нишах. Амбиции, построенные на призрачных свободах, если такие свободы оказывались в «огранке» государственных законов, всегда брались под защиту неадекватными официальными властями. Ещё в древности первым о таком явлении сообщал опять же Платон.

Любопытны его замечания по поводу того, что к управленцам в государственных и административных органах могли применяться наказания — за недостаточное содействие в обеспечении широких свобод гражданам по самым разным направлениям их