Совершила ответный ход в игре – скомкала первый попавшийся листок, швырнула в мусорную корзину. Теперь Тео не узнает, что я в курсе. Не заметит пропажи рисунка.

* * *

По дороге домой я заскочила в больницу. Впрочем, слово «заскочила» может навести на мысль, будто мне было по пути; нет, не было. Больница находилась в добрых тридцати минутах езды от трассы.

Я спросила про Бетани и отправилась по указателям в реанимационное отделение. Там следовало обратиться к сотруднику за стойкой для посетителей, но он куда-то отошел, поэтому сначала я отыскала палату Бетани. Заглянула в маленькое квадратное окошко, увидела распростертое тело на узкой кровати: изо рта змеится трубка, голова забинтована, нижнюю половину туловища скрывает занавеска.

Я представила описание в статье:

Коридоры перед больничной палатой Бетани Джарвиц пусты. В комнате попискивает аппарат, грудь Бетани ритмично вздымается и опадает…

Я услышала приближающиеся шаги и одернула разыгравшееся воображение.

– Кого-то ищете? – Женщина в медицинском костюме заглянула в окошко палаты. – Посещения начнутся только через час. Хотите подождать? – и указала в сторону вестибюля, откуда я пришла.

– Нет, спасибо. Сегодня я не могу.

Медсестра внимательно на меня посмотрела.

– Вы родственница?

– Нет. Просто живу рядом. Я надеялась, ей стало лучше.

Медсестра положила ладонь мне на руку, не стала говорить то, что я и так уже поняла – лучше не стало.

– Вы приходите. Посетители помогают. Пациенту они на пользу.

Я вспомнила слова Кайла – Бетани Джарвиц жила одна, без семьи, приезжая.

Кто она, эта женщина, которую, похоже, никто не знает? Где ее друзья и коллеги? Где родственники из других городов?

– Приду, – кивнула я.

Еще раз заглянула в окошко. Обширная гематома, сказал Кайл. Я представила картину: высокая трава, мошкара в лунном свете. Картину, нарисованную Тео. Глухая ночь, одиноко бредущая женщина. Разъяренный мужской голос. Страшный удар в висок – и она падает, окровавленная, остается лежать, остается умирать. Я могла представить такую картину на любой улице, в любую ночь, в любом городе.

Почему никто не дал Бетани совета: «Ходи по дорогам, где люди и свет; вызывай такси или звони друзьям; кричи, кричи громко, пока кто-нибудь не услышит»?

Я смотрела на торчащую изо рта трубку, на неподвижное тело – и понимала: если Бетани не очнется, если не заговорит, ничего не произойдет. Ареста не будет. Сомнений нет. История уже принимает соответствующий оборот. Бетани забывают. Да ее, собственно, никто тут толком и не знал.

В вестибюле я заметила знакомую женщину, но вспомнила ее не сразу. Немолодая, черные волосы с проседью, узкое лицо.

Женщина, которую я в то утро встретила у озера. Это она обнаружила Бетани. Сейчас незнакомка сидела, положив руки на колени и опустив глаза, словно молилась.

– Здравствуйте. – Я опустилась в мягкое удобное кресло рядом. – Вы пришли к Бетани?

Она посмотрела на меня зелеными глазами, кивнула один раз.

– Вы родственница? – спросила.

– Нет, я с ней не знакома. Просто подумала, что Бетани не помешает компания. Только промахнулась со временем посещения.

– Марта, – представилась женщина, не сводя с меня пристального взгляда.

Я догадывалась, чту именно она видит: то же сходство, которое заметила полиция. Тот же цвет глаз, волос, овал лица, те же скулы. Детали, связывающие меня с Бетани и через нее – с Дейвисом Коббом.

– Лия. – Я пожала холодную руку Марты.

– Я тоже почти не знала бедняжку. Но я увидела ее… – Она уставилась под ноги. – Да и никто больше не приходит. Я чувствую какую-то ответственность за эту девочку.

– Вы жили рядом?

Марта чуть склонила голову – кивнула? Произнесла:

– Я слышала, она приехала сюда на работу в центре обработки данных. Молодой специалист. Поселилась в жилом комплексе по соседству с той автобусной остановкой.

– «Хилл-Крест»?

Я знала этот комплекс, чье название означало «вершина холма». Он выглядел каким-то неуместным – построенный на вырубленном участке леса, с уродливой вывеской у обочины, ни холмов, ни вершин поблизости. Там обитали те самые чужаки, на которых жаловались местные. Своего рода пропуск, выданный этим чужакам – владельцам солидных домов на новом земельном участке.

– По-моему, да. Бетани говорила о жилом комплексе, а я других по соседству не знаю.

– Далековато от места, где ее нашли, – заметила я.

Комплекс находился по другую сторону главной дороги, на приличном расстоянии от озера, на улице, ведущей не к воде, а к шоссе.

– Для прогулки не так уж и далеко, – возразила Марта. – Я видела там Бетани и раньше, она кормила уток. Так мы и познакомились. По той дороге как раз можно выйти к домам на другой стороне озера.

– Почему никто не подвез Бетани обратно? Темень ведь стояла непроглядная.

– Почему одни бродят украдкой по ночам? А другие переезжают в эти новостройки? – Марта покачала головой.

Город был полон людей, мечтавших начать жизнь сначала. Я, Эмми, Бетани Джарвиц. Сколько еще народу отчаянно бежало сюда от чего-то? Сколько народу надеялось, что деревья спрячут их под своими кронами, а горы отгородят от внешнего мира?

– Мне пора, – сказала я. – Можно я оставлю вам свой номер? Пожалуйста, сообщите, если она очнется. Если что-то изменится. Прошу вас.

Марта взяла у меня листок бумаги.

– Конечно. В городе стало очень много приезжих. Сплошные незнакомцы. Раньше такого не было.

Кого она имела в виду – Бетани или меня? Возможно, Марта, как и мои ученики, тоже считала, что преступник – приезжий, а вовсе не Дейвис Кобб?

– Ну, я рада, что мы с вами теперь знакомы, – проговорила я.

Марта улыбнулась. Зубы у нее были неровными, кожа на скулах – тонкой, как бумага, однако у меня мелькнула мысль: хорошо иметь в союзниках такую вот Марту, которая сидит здесь, охраняет. Она не допустит, чтобы с одинокой девушкой в больничной палате произошло что-нибудь еще.

До визита Кайла оставалось совсем немного времени. Дома я быстро сменила рабочую одежду на джинсы и подобрала волосы наверх.

Кайл приехал ровно в пять, что вызвало у меня улыбку. Он умел точно рассчитать, сколько времени займет дорога до того или иного места, и мне это нравилось. Я наблюдала за Кайлом сквозь стеклянные двери. Вот он внимательно осмотрел окрестности, вот замер на подъездной дорожке. Что привлекло его внимание? Моя улыбка увяла. Днем я эти двери любила: изнутри прекрасно видно улицу, а снаружи не видно ничего в доме. Но в темноте ситуация менялась с точностью до наоборот.