на протяжении всей американской истории. Сюда же относятся такие фигуры, как Уильям Ллойд Гаррисон (1805–1879) – выдающийся аболиционист, чья философия ненасилия повлияла на Генри Торо, Льва Толстого, Ганди и Мартина Лютера Кинга[388]. Аболиционисткой была и Эбби Келли (1811–1887), однажды убедительно сравнившая рабов с нищим Лазарем и напомнившая своей аудитории, что богач, не воспользовавшийся своим богатством, чтобы помочь страдающему Лазарю, попал в ад[389]. Другой представитель этой традиции – Фредерик Дуглас (1818–1895), один из самых известных аболиционистов, обличавший лицемерное христианство, которое он называл «религией рабовладельцев» и которое, по его мнению, не имело ничего общего с «чистым, мирным и беспристрастным христианством Христа»[390]. Соджорнер Трут (1797–1883; освобожденная рабыня, как и Дуглас) стала «мощным символом того, как в жизни черных женщин пересекалось расовое и сексуальное угнетение», тем самым предвосхитив бóльшую часть интерсекциональной теории таких мыслительниц, как Белл Хукс и Кимберли Креншоу[391].

Эта радикальная христианская традиция идет дальше аболиционизма и распространяется на вопросы труда и экономической справедливости. Пастор-конгрегационалист Джесси Х. Джонс (1836–1904) и римско-католический священник Т. Уортон Колленс (1812–1879) в 1879 году сообща основали Христианский трудовой союз, заявив, что «жизненные ресурсы» должны стать «с помощью правительства общей собственностью всего народа»[392]. Идеи писателя и рабочего активиста Джорджа Липпарда (1822–1854) оказали влияние как на социал-евангелистов вроде Шелдона, так и на социалистических лидеров, таких как Юджин У. Дебс[393]. Это лишь небольшая часть радикальных христиан, выступавших за равенство и справедливость. На протяжении всего XIX века «рабочие радикалы настаивали на том, что на их стороне самый важный религиозный лидер всех времен. Разве сам Иисус не был плотником, представителем рабочего класса и последовательным защитником бедных?»[394]

Сложно, даже невозможно провести четкие и окончательные границы между различными движениями радикальных и социалистических христиан. Между ними всегда найдутся связи и пересечения, как бы теоретик или историк ни пытался упорядочить предмет исследования. С учетом этой оговорки мы сосредоточимся в настоящей главе на трех движениях. Первое – социальный евангелизм Шелдона и других. К нему относились в основном священнослужители, которые стремились расширить общепринятую трактовку Евангелия, сосредоточенную лишь на индивидуальном спасении, и обратиться к социальным и экономическим проблемам. Во-вторых, христианский социализм таких политиков, как Дебс, – активистов, которые стремились к политической власти для реализации своего видения нового общества. В-третьих – духовные социалисты, ключевым представителем которых является Дороти Дэй: их точка зрения была радикальнее, чем у социальных евангелистов, но при этом они фокусировались на развитии небольших кооперативных сообществ, а не на предвыборной борьбе или революции.

Социальный евангелизм

Романы Шелдона – «По Его следам», а затем, среди прочих, «Сердце мира: история христианского социализма» (1905) – весьма успешно выражали и проповедовали дух социального евангелизма. Этот дух был все еще заметен, когда столетие спустя после того, как Шелдон впервые задал вопрос «Что бы сделал Иисус?», он стал популярным лозунгом, а в продаже появились браслеты с аббревиатурой «WWJD?»[395]. И все же эти художественные произведения были почти лишены практических идей. Кульминацией романа «По Его следам» служит проповедь, в которой священник Генри Максвелл так увещевает своих прихожан: «Что было бы, если бы все члены церкви этого города попытались поступать так, как поступал бы Иисус? Нельзя сказать точно, что было бы. Но легко сказать, и это будет правдой, что людские проблемы тут же начали бы находить правильное решение»[396]. Красноречие Максвелла настолько трогает прихожан, что после богослужения они подаются вперед, чтобы поклясться поступать так, как поступал бы Иисус. На самом деле у Шелдона были практические соображения о том, как федеральное правительство может уменьшить бедность и обеспечить занятость, но «сентиментальная риторика» его романов могла затенять требования системных экономических и политических изменений[397].

Тем не менее Шелдон проложил путь социальному евангелизму, в том числе, возможно, и самому известному его выразителю – Вальтеру Раушенбушу (1861–1918). Раушенбуш, сын немецких иммигрантов, родился в Рочестере (Нью-Йорк), учился в Рочестерской семинарии, а затем стал пастором немецкой баптистской церкви в манхэттенском районе Адской Кухни. К радикальной политике он пришел, столкнувшись с местной бедностью (как и Шелдон – в Канзасе)[398]. Влияние книги Раушенбуша «Христианство и социальный кризис» (1907), окрещенной «манифестом зарождающегося христианского социального движения», прослеживается во многих последующих течениях радикальной и социалистической христианской мысли, включая теологию освобождения середины XX века (см. главы 6 и 7)[399]. Как и другие социальные евангелисты, Раушенбуш подчеркивал социальный характер Евангелия, утверждая, что акцент на индивидуальном спасении был лишь частью послания Христа. Царство Божье, по его мнению, имело четыре измерения: Рай за пределами материальной реальности, спасение отдельных людей, Церковь, а также – построение преобразованного общества на земле. Этот последний пункт был забыт – его переоткрытие было не чем иным, как новой Реформацией[400].

Раушенбуш опирался на «первобытный коммунизм» Ветхого Завета и такие его положения, как требование оставлять часть урожая беднякам, запрет на ростовщичество и правило юбилейного года, а также на «революционное» предписание Нового Завета «установить братскую жизнь и выправить социальное неравенство», отраженное в Песни Богородицы, проповедях Иоанна Крестителя и евангельской вести самого Христа[401]. Хотя Церковь с самых ранних времен переосмысливала Царство Божье как чисто эсхатологическую реальность, для его наступления во Христе требуется реализовать экономическую и социальную справедливость здесь и сейчас[402]. «Иисус, как и все пророки и как все его духовно мыслящие соотечественники, жил в надежде на великое преобразование национальной, социальной и религиозной жизни вокруг него». Вопрос Царства Божьего – это «не вопрос попадания отдельных людей на небеса, а вопрос преобразования земной жизни в небесную гармонию»[403]. В основе этого взгляда лежала мысль, общая для многих направлений левого христианства: «Бог – Отец; люди – ближние и братья; они должны поступать соответственно этому»[404]. Раушенбуш не ограничивался наставлениями из Священного Писания, он – намного активнее, чем Шелдон, – формулировал и практические предложения. Единственным способом реализации евангельского принципа братства он считал приближение к равенству результатов, которого он предлагал достичь путем государственного обеспечения коммунальных услуг и реорганизации конкурентной промышленности на принципах кооперации[405]. Эти меры позволили бы, по его мнению, избавиться от периодических кризисов капитализма. Примешивая сюда марксистскую теорию, Раушенбуш утверждал, что «промышленные кризисы не являются неизбежными по своей природе – они неизбежны только при капитализме»[406].

Вслед за этой работой Раушенбуш написал книгу «Христианизация социального порядка» (1912) – еще более твердолобый текст, написанный в ответ на обвинения в том, что социальному евангелизму не хватает практических