кармоко мягким, спокойным голосом, указывая на разложенные в два ровных ряда циновки.

Мы с Бриттой переглядываемся, затем спешим выполнять приказ, не забыв на мгновение замереть по стойке «смирно». Мы выбираем самые дальние циновки, вместе с близняшками Катьей и Белкалис. Опускаясь, я смутно отмечаю, что на нас мрачно взирает Газаль – из тени, где она расположилась с группой послушниц. Их около пяти или шести, но я узнаю только Газаль и Дженебу.

Кармоко Хуон хлопает в ладоши.

– Добро пожаловать на ваш первый урок по боевым искусствам, неофитки. Я – кармоко Хуон, и я научу вас использовать свое тело как оружие. Приятно с вами познакомиться. – Она церемонно кланяется.

Мы все смотрим на нее, не зная, как полагается отвечать на новое приветствие.

– Поклониться кармоко! – гаркает Газаль.

Мы неуклюже пытаемся повторить, но кармоко Хуон поднимает руку.

– Я думаю, Газаль, – произносит она, забавляясь, – сначала мы должны показать.

Кармоко поворачивается к нам.

– Вот так, – говорит она, касаясь лбом пола. – Вот так следует приветствовать своих кармоко, когда вы на циновке. Теперь вы.

Мы быстро повторяем поклон. Кармоко Хуон приподнимает уголки губ.

– Хорошо. Не идеально, но хорошо.

Мы с облегчением переглядываемся.

– Ну, хотя б не опозорились окончательно, – тайком шепчет мне Бритта.

Я вдруг задаюсь вопросом, испытывают ли юноши-новобранцы те же проблемы. Да куда там.

В памяти всплывает ощущение рук Кейты, мозолистых от меча, и я гоню его прочь, поворачиваясь к кармоко Хуон, которая грациозно поднимается.

– Итак, – решительно произносит она. – Дабы вступить в бой, вы сперва должны усвоить основы. Основы – это боевые стойки, и каждая является крошечной частью танца, с которым вы скоро близко познакомитесь. Танца смерти.

Щурюсь, изумленная. Как танец поможет нам против смертовизгов?

– Танец смерти, – фыркает под нос Адвапа с другой от меня стороны. – Да она ж нас всех угробит.

В стену позади нее врезается шпилька, под ней что-то приколото. Кусочек плоти, с которого капает золотистая кровь. Адвапа поворачивается, видит его и в шоке распахивает глаза.

– Мое ухо! – охает она, хватаясь за него; вместо верхней его половины зияет рана.

Кармоко Хуон мягко улыбается, поправляя выпавшую из прически прядь. Впервые вижу во взгляде этой кармоко сталь, силу, скрытую за кукольной внешностью. Женщина спокойно протягивает к Адвапе ладонь.

– Кажется, я обронила шпильку. Подай-ка ее мне, неофитка!

Зажимая кровоточащее ухо, Адвапа медленно извлекает шпильку и с дрожью передает ее кармоко. Та благодарно улыбается и кивком позволяет Адвапе вернуться на место.

– Продолжим?

– Да, кармоко, – быстро отвечаем мы, все еще потрясенные.

– Тогда я продемонстрирую первую основу.

Она расставляет ноги и переносит вес тела так, чтобы он сосредоточился в нижней половине, а затем с суровым выражением лица разводит руки грациозным, но отточенным движением, внутри меня что-то трепещет. Кармоко Хуон напоминает мне Белорукую: красивая снаружи, смертоносная внутри.

– В основе Непоколебимая Земля вы сконцентрированы на пике силы, – поясняет она. – Идеальная позиция для атаки или уклонения. Сейчас покажу.

Она подзывает более крупного из джату – настоящего зверя, затем церемонно ему кланяется. Он отвечает тем же.

Джату нападает, и мы восхищенно наблюдаем. Как кармоко справится с такой лобовой атакой? К моему изумлению, кармоко Хуон опрокидывает его на спину, прежде чем он успевает к ней хотя бы прикоснуться, а затем выворачивает ему запястье.

– Сдаюсь! Сдаюсь! – кричит джату, выпучивая глаза от боли.

Кармоко цокает языком, но ее взгляд холоден как лед.

– Первый урок, неофитки: алаки не сдаются. Победа или смерть. Для алаки, для любого воина смерть должна стать близкой подругой, старой возлюбленной, которую вы приветствуете, прежде чем ступить на поле битвы. Не бойтесь ее, не бегите от нее. Примите ее, подчините своей воле. Вот почему, прежде чем отправиться на бой, мы всегда говорим своим командирам «мы, мертвые, приветствуем тебя».

Внутри зарождается странное, тревожное чувство. Смерть должна стать близкой подругой… мне трудно это даже представить.

Кармоко Хуон наконец отпускает руку джату и снова ему кланяется.

– Благодарю за помощь, – ласково произносит она.

Здоровяк недовольно кивает и, морщась, хромает на место. Мы настороженно храним молчание.

– Вы знаете, почему я решила продемонстрировать этот прием именно с ним, неофитки? – спрашивает кармоко Хуон.

Мы неуверенно качаем головами.

– Потому что я хотела вам показать, что комплекция человека не имеет значения, – поясняет кармоко. – Ни один противник не может считаться непобедимым, и неважно, насколько он огромен. Смертовизги могут быть больше, но какими бы пугающими они ни казались, какими бы ужасающими они ни были, вы столь же сильны, столь же быстры – особенно когда входите в боевое состояние, которое испытали сегодня утром во время пробежки, когда чувства и рефлексы обострились.

Со временем мы изучим этот момент подробнее. А пока продолжим урок.

14

– Поднять ваши ленивые задницы, неофитки!

Мне уже не нужна эта агрессивная побудка. Прошло две с половиной недели, расписание въелось в кровь, я уже умыта и одета, когда Дженеба приходит отвести нас во двор. Там ждут новобранцы, кожаные доспехи на их телах поблескивают в свете факелов.

Я, опешив, оторопело мигаю.

Я не видела новобранцев с того самого дня, как нас разделили на пары в Зале Джор. Разумеется, я слышала, как они тренируются, слышала их голоса из-за стены. Но даже в лунные дни, когда мы все получаем свободное время, наши пути ни разу не пересекались – не то чтобы я этого не ожидала. В отличие от нас, они могут свободно ходить в город, общаться с людьми за пределами Варту-Бера, как помощницы и матроны. Единственные, кто никогда не покидают Варту-Бера – это алаки, хотя и по лагерю нам тоже не разрешается бродить. Что я выяснила, последние два лунных дня пытаясь пробраться в архив.

Помощницы и матроны постоянно стерегут коридоры, готовые поприветствовать всякую алаки, сбившуюся с проторенной дорожки, зазубренным концом своей рунгу. Как и сказала Дженеба, до окончания первых трех недель неофиток не допустят ни в одну запретную зону.

К счастью, этот срок почти вышел.

Ровно через три дня я ступлю в архив. И там я прочитаю «Геральдику Теней» и отвечу на вопросы, мучающие меня с тех самых пор, как я попала в лагерь.

Почти представляю, как это случится: вот я увижу имя матери, ее жизнь и деяния, узнаю о ее – и моих тоже – способностях.

При этой мысли по венам растекается острое предвкушение.

Я наслаждаюсь им и вдруг встречаюсь взглядом с золотыми глазами. Цепенею, выбитая из колеи, когда Кейта кивает – и выражение его лица столь же холодно, как и в нашу первую встречу. Послушницы отправляют нас смешать с ними строй, и я неохотно тащусь к Кейте, радуясь, что благодаря крови алаки волосы отрасли до прежней длины. Вскоре придется снова их остричь, мешают тренироваться. Большинство девчонок взяли за привычку подрезать их каждое утро, как послушницы, а некоторые, как Адвапа, и вовсе постоянно бреются наголо.

Как только мы оказываемся бок о бок, Кейта снова кивает мне с высоты своего роста.

– Приветствую тебя, Дека, – негромко произносит он.

– Приветствую, – отвечаю я, борясь с желанием склонить голову.

Как и раньше, я чувствую себя рядом с ним не в своей тарелке. Что-то в нем заставляет вспоминать Ионаса и то, что случилось, когда я в последний раз оказалась рядом с юношей.

Может, все дело в росте. Он такой же высокий, как Ионас, и далеко не каждому дано так вымахать.

Я насилу возвращаю внимание к передней части двора. Кармоко Тандиве шагает вперед, ее темно-коричневая кожа блестит на фоне смазанных глиной волос. Этим утром она одета в темно-синие одежды, на ней выкрашенная в цвет темнейшего оникса полумаска. Остальные кармоко позади нее и капитана Келечи тоже скрывают лица подобными масками, как всегда делают в присутствии мужчин.

Я им не завидую. Могу только представить, насколько неудобны маски во время тренировок, если учесть, сколько пота и грязи по нам обычно стекает в процессе занятий.

– За последние