– Зачем вам клетки? – спросил я.

– Не мне, а нам. Послушай. – Я отметил, что он перешел на «ты». Это означало, что дальше мы будем вести себя по его правилам. – Образно говоря, мы собираемся поймать жар-птицу. Ты знаешь, что она умеет исцелять раковых больных и возвращать зрение слепым? Не подумай, что это прямо-таки ловля сказочной огненной птицы, как в «Коньке-горбунке» – я образно выражаюсь. Но нам нужны клетки. И ни о чем меня сейчас не спрашивай. Больше я тебе пока ничего сказать не могу.

Я вспомнил про Микки-Мауса и Гагарина. Шматченко был на краю срыва. Восторг, связанный с побегом из больницы, не мог пройти бесследно. Я изначально был готов к тому, что все случится не так, как он мне обещал, даже допускал, что после выписки Шматченко просто исчезнет, поэтому происходящие с ним метаморфозы воспринял вполне спокойно.

– И где мне искать этих бомжей и наркоманов?

– Да где угодно. Треть страны на игле и еще столько же на стакане. Пройди вечером по скверу и обнаружишь с десяток добровольцев, готовых оказать небольшую услугу за достойное вознаграждение.

Я выпустил джинна из бутылки, и теперь он управлял мной. Хотя нет. Это был чертик, выпрыгнувший из табакерки. От джинна его отличали истерично-веселый нрав и природная неспособность к добрым делам.

– Это какой-то бред, – ответил я.

– Да. Возможно, что все выглядит не совсем обычно. Но для успешного исхода не надо ничего понимать, а только делать то, что я говорю».

«Запись 15 от 2.10.2017 г.

Тем летом у меня было намного больше оснований заподозрить в себе сумасшедшего, чем сейчас, но мне было не до самоанализа. В первую очередь из-за страха. Он сковывал мысли. Я боялся выкидыша, боялся отчаяния жены, боялся собственного бессилия. Такое состояние способствовало незаметному погружению в лишенный логики больной мир, где психи воскрешают мертвых, а лесные поляны зовут к себе. Мир, похожий на темный глубокий колодец. В него меня стащили две пары рук. Одни – сухие и корявые, как у мумии, другие – знакомые, любимые, женские.

Главная моя проблема того времени была не в патологической логике, не в нелепых поступках и не в бредовых надеждах, а в отсутствии критического взгляда на собственное состояние. Шматченко потребовал еще одного человека, и я немедленно принялся его искать.

Нет, на самом деле я сразу понял, к кому обращусь. Но для этого звонка требовалось переступить через себя. И, прежде чем взять в руки телефон, я перебрал все возможные варианты.

Тем же вечером я сходил на автовокзал и к церкви. Все четверо бездомных, которые попались мне, не годились на роль помощников, а скорее сами нуждались в помощи. От слабости и хмеля они едва держались на ногах. Обращаться за помощью к отцу было глупо. Я никогда не смог бы убедить его в том, во что сам с трудом верил. Марина, окончательно провалившаяся в горе, на роль помощника тоже не годилась. Дольше всего я думал про Мишку Зеленцова. Но в конце концов отверг и его. Я не мог рисковать. Мне нужен был гарантированный результат. Впервые за семь лет я позвонил Наташе.

– Привет.

– Привет, – ответила она. В голосе слышалась радость. Она догадалась, почувствовала, что ситуация изменилась. Помню, как сквозь тягостные мысли я удивился ее проницательности. Когда становишься тупым как пробка, все вокруг вдруг превращаются в гениев.

– Как дела?

– Уже десять секунд как превосходно. И что-то мне подсказывает, что дальше будут еще лучше, – ответила она притворно-слащавым голосом.

– Я хочу попросить тебя об одном одолжении.

Уверен, мои слова звучали в ее голове триумфальным маршем.

– Сладких апельсинов или убить соседей? – рассмеялась она. – Ты же знаешь, для тебя – все что угодно.

– Мы можем встретиться?

– Конечно. Приезжай ко мне.

– Домой?

– На работу. Работа – мой дом. Я дежурю. Только попозже. Лучше после девяти. Так, чтобы нам никто не мешал.

Она по-прежнему оставалась сильной и смелой. Как во времена нашего более близкого знакомства.

– Хорошо. Я приеду.

– Тогда до встречи. Буду ждать и надену свои самые нарядные трусики.

Я услышал, как она снова рассмеялась, прежде чем успела положить трубку».

Игорь ошарашенно посмотрел на белую страницу, покрытую выдавленными на бумаге с трудом читаемыми буквами. Черт побери. Сознание отключилось, он провалился в воспоминания и не заметил, как закончилась паста в ручке. Как-то в детстве, на уроке истории говорили, что, когда Микеланджело расписывал Сикстинскую капеллу, его рукой водил Бог. Рукой Игоря тоже точно водил не он сам.

– Коснувшись его, сходишь с ума, – отозвался из темноты сознания Шматченко. – Не обязательно сразу. Но обязательно сходишь.

Это тоже следовало записать. Но только позже. После того, как он дойдет до того места, где эти слова были произнесены.

«Запись 16 от 2.10.2017 г.

– Если хочешь от Бога чуда, ты должен сделать для него немыслимое, – сказал мне у костра Шматченко.

События тех дней развивались так, как если бы я услышал эту фразу на два дня раньше, чем ее сказали. Бросить обезумевшую от горя жену наедине с мертвым ребенком и уйти трахать ее лучшую подругу – что может быть омерзительнее? Но я чувствовал себя в тот вечер почти героем. Спасителем, жертвующим собой ради близких.

В назначенный час я стоял перед полуразрушенным кирпичным особняком дореволюционной постройки. Шифер на крыше провалился, а по отсыревшим стенам сверху вниз спускались широкие трещины. Сквозь грязные, местами заклеенные полиэтиленом стекла пробивался тусклый желтый свет. Дом окружали трехэтажные хрущевки. Они тоже выглядели не особенно нарядными, но хотя бы живыми. От особняка веяло мертвечиной.

Официально он назывался «Дом ночного пребывания лиц без определенного места жительства». В действительности же это был хоспис. Здоровых бомжей сюда не пускали. Не хватало мест. Думаю, сейчас этого дома уже нет, а тогда в нем работала Наташа.

Она встретила меня у дверей.

– Заходите в мой дом. – Ярко-красные, густо напомаженные губы изогнулись в знакомой откровенной улыбке, не оставлявшей сомнений в ее намерениях. – Мои двери открыты.

Я вошел. Внутри было тихо и влажно, как в склепе. В темном коридоре, освещенном единственной лампочкой, свисающей на проводе с потолка, воняло мочой и хлоркой. Пожелтевшая краска рваными лоскутами свисала с сырых стен. Линолеум на полу протерся до дыр. Наташа повела меня вдоль по коридору, а потом вверх по деревянной скрипучей лестнице. Когда она вставляла ключ в дверь дежурной комнаты, рядом кто-то громко застонал.

– Не обращай внимания, – сказала она.