– Приказ отдам, до летчиков доведем незамедлительно!

– Отдайте устно, нечего бумагу изводить и будущих историков в раж вводить! Сошлитесь на меня, на то, что они наших пилотов расстреливают. И вообще – мы их не звали, пришли незваными, так пусть и получат по сопатке от нас, от всей широты русской души! Какой мерой меряют – такой и мы им отмерим! Ибо на хрен!

– Сделаю незамедлительно! Со штаба полки обзвоню! Сейчас нужно с вашей авиагруппой все вопросы согласовать, определить действия…

– С вашей, Тимофей Васильевич! Кто из нас командующий ВВС, я или вы?! Успеете до утра?

– Успею, у меня И‐16 в «Крестах» стоит, как конь на привязи. Утром сам вылечу, если потребуется. Надо посмотреть фашистов, попробовать, чего они стоят…

– Не надо, ты генерал, вот и командуй, пока твои соколы не научатся их в землю вгонять. Потом сам летай! Я тоже бойцов в рукопашную водил – вот и любуются сейчас на мою изуродованную физиономию. Видишь, как мне ее немцы разделали славненько?! Запретить тебе, конечно, не могу, но принять меры – запросто! Так что жду тебя на НП армии, посмотрим, что с нашей затеи выйдет. И главное – связь должна быть бесперебойной! Рации, как уже знаю, на немногих самолетах есть, надо попробовать с земли наводить. Ермолаев пытался сделать вчера так с группой «ЛаГГов», у него получилось. Они вроде единственные, на ком приемники и передатчики ставят. На некоторых И‐16 тоже рации стоят – так что будет кем командовать! Связь – что в небе, что на земле, устойчивая связь командования с частями и подразделений между собой – вот в чем главный залог наших будущих побед! А они вскоре будут, я знаю! Ладно, Тимофей Васильевич, иди, дел у нас много еще предстоит, а вот времени мало!

– Успеем, Николай Михайлович, семь часов еще есть, воздух утюжить не будем! Я им наши СБ не прощу, что они тут посбивали!

Командир пулеметной роты 118‐й Краснознаменной стрелковой дивизии младший лейтенант Власьев

Ново‐Псковский (Локновский) укрепрайон

– Ох, твою мать! Как же им врезали!

Наступление фашистов захлебнулось, не успев толком и начаться. Да и как атаковать врагу, если на его позициях словно густой чащобой проросли взрывы. Некоторые были прямо-таки исполинских размеров.

– Слушай, ротный, – стараясь перекричать грохот разрывов, чуть ли не в ухо прохрипел политрук, – чем наша артиллерия фашистов так угощает? Что-то явно мощное, я такого и не видывал еще!

– Гаубица в 203 мм, я ее работу на финских дотах смотрел. Несколько выстрелов – и хана бетонным коробкам. Там снаряд больше центнера весом! У нас их финны сразу окрестили «сталинской кувалдой», боялись до жути!

– Или кажется, но вроде немцы меньше стрелять стали?! На передовых позициях взрывов почти и нет. Справа, правда, грохочет, но не так, как утром. Намного слабее, а вот со вчерашними обстрелами и сравнивать нечего! Тут сейчас как на курорте почитай, тишина…

Близкий разрыв засыпал землей, заставил Власьева присесть – ну надо же, накаркал комиссар. Вот и прилетел от немцев подарок. Хорошо, взрыв стороной вышел, а то было бы сейчас им закапывание по самую макушку. Но Семенов прав, стрелять немцы намного меньше стали.

– Снаряды, что ли, у них заканчиваются?

– Может, и закончились, комиссар, но это вряд ли. Скорее всего наши контрбатарейную борьбу с ними ведут, давят своим огнем их позиции. Как они наши дивизионы своими «лаптежниками»…

Власьев осекся – германские пикировщики наводили животный ужас даже на окопавшихся бойцов. Слушать вой сирен, зловещий свист падения тяжелой авиабомбы, которая, как казалось, летит прямо на тебя в траншею, было тягостно даже для бывалых бойцов дивизии. У многих просто сдавали нервы, и, выскакивая из окопа, такие гибли почти сразу. Приходилось тут же применять привычное специфическое «лекарство». Свалить паникера ударом кулака с ног, отвесить несколько крепких оплеух или пощечин. Вот тогда глаза снова становились человеческими, осмысленными, не белыми от ужаса. А наших истребителей все не было, лишь высоко в лазурном небе третий день безучастно крутилась пара остроносых «ястребков», то расходясь друг от друга, то снова сближаясь. И висели в воздухе целый день, только меняясь там – каждый раз приходила новая пара. И так же совершенно безучастно летала взад-вперед над обширным укрепрайоном, периодически проходя над вражескими позициями, но даже не пытаясь атаковать снующих над самой землей «мессершмиттов». Пару раз фашисты пытались подняться наверх и навязать «МиГам» схватку – только те ее не принимали и тут же уходили на большой скорости за Великую.

– Вон опять наши ходют, – сказал кто-то из бойцов в траншее, в голосе слышалась злоба. – Мы воюем, а они там прохлаждаются.

– Думать надо, – беззлобно бросил Власьев, – простые вещи не видишь. Если немцы по нам прекратили стрелять, а наши бьют – значит, мы их пушки подавили своим огнем. Разве с окопа увидишь, где фашисты гаубицы свои поставили? А с неба?!

– Вона что деется. – В голосе прозвучало восхищение. – Так они их там на камеру снимают как фильму, и стрельбу коррактируют…

– Корректируют, – машинально поправил Власьев красноармейца, явно из сельской глубинки, просто ленинградские пролетарии были грамотными – семь или девять классов у каждого за плечами, плюс ФЗУ или техникум. А попробуй боец, что в сельской школе едва четыре класса окончил и курс сцепщика в МТС слово «рекогносцировка» произнести?! А уж что это такое и для чего оная нужна – так с первой попытки усвоит. Смекалист русский солдат, ой как сметлив.

– Летят, твари!

– Еще солнце толком не вышло, а вон они!

– Твою мать! Как грачей на поле после вспашки!

Холодея сердцем, Власьев моментально повернулся к югу, прищурив глаза, – так и есть, обычный маршрут для ненавистных «лаптежников». Как по расписанию, летают с двинских аэродромов, по одному и тому же маршруту, словно наизусть запомнили шаблон. Подход с юга, пикирование, сброс бомб и уход. Через полтора часа снова являются, мрази поганые!

– Посмотри, ротный, – политрук сунул Власьеву в руки бинокль, и тот немедленно прижал окуляры к глазам. Восходящее солнце давало изрядную засветку, пришлось подставить ладонь. Три девятки пикировщиков, шасси в обтекателях, не убирающиеся как на И‐15 бис, за то получили презрительную кличку про «лапти», левее и выше роем, как пчелы снуют «мессера», никак не меньше дюжины – подсчитать трудно, слишком хаотично и суетливо они перемещаются в лазурной синеве неба.

– Да что же наши?! Почему стрельбу не прекращают?!

Власьев моментально покрылся цыганским потом от липкого страха – из-за реки продолжала бить артиллерия, что раньше сразу же прекращала вести по немцам огонь, как только появлялись в зоне видимости вражеские бомбардировщики. Напряжение в груди росло ледяным комом, рядом с ним негромко переговаривались бойцы:

– Может, наблюдатели не видят?!

– Или с поста ВНОС не сообщили из-за прерывания связи? Долго ли осколку по проводам или по рации чиркнуть?