Впрочем, «мосинки» являлись грозным оружием, в каждом отделении имелся стрелок с такой винтовкой, на которой стоял изготовленный в Пскове примитивный кольцевой прицел. Познакомившись полтора года тому назад с финскими «кукушками», Власьев только злорадствовал над немцами – ведь в СССР было подготовлено очень много «ворошиловских стрелков», чуть ли не каждый пятый из бойцов носил этот значок на своих гимнастерках…

– Ты как, ротный? Поел?

Рядом с Власьевым на чурбак в блиндаже, что заменял тут привычный табурет, присел политрук. Семенов ему успел понравиться за эти два дня, на своем месте парень, не чванится, что в петлицах три «кубаря», а у него один только. Все успевает – пулеметчики, несмотря на бои, раз в день получают горячее и чай, когда надо, то и подбодрит словцом, поддержит или взыщет с бойца строго, но и поможет исправить упущение. И труса не празднует в бою – настоящий комиссар!

– Ага, каши с мясом принесли. Там в термосе чай, будешь?

– Напился, в животе булькает. Вот тебе доппаек, командир. – На колени Власьева легли две пачки папирос «Беломорканал», плитка ленинградского шоколада и печенье «Челюскин».

– Две новости у меня, ротный…

– Начинай с плохой. Или обе плохие?

– Не угадал, обе хорошие, – засмеялся политрук. – Выводят отдыхать за реку, смена через три-четыре дня. Позади нас сразу две кадровые дивизии развертываются, командарм попросил продержаться и дать фашистам жару!

– Дадим, как не дать, – отозвался Власьев и насторожился. Он чутьем ощутил, что не просто так этот приказ дан. Дивизия может драться, но вот этот отдых говорит об одном…

– Наверное, или перебросят туда, где наш фронт рвется, или сами по немчуре ударим. – Семенов словно прочитал его мысли. – А вот это уже есть вторая новость – через полчаса будет атаковать третья рота, в резерве была, отдохнувшая чуток. С нею саперы, автоматчики полка и взвод из разведбата дивизии. Мы поддерживаем огнем. Артподготовка четверть часа ровно, через десять минут начнется. – Семенов посмотрел на светящийся циферблат часов – такие трофейные были у многих командиров.

– Тогда мы успеем перекурить, комиссар. – Власьев быстро распечатал пачку папирос, привычно смял картонный мундштук, зажег спичку и дал прикурить политруку. Затем задымил и сам, глубоко затягиваясь и выпуская дым через ноздри. Табак на войне сильно успокаивает, и к тому же забивает сладковатый запах тлена, что царит на месте боя. Лето жаркое, убитых сотни, и не всех успевают захоронить. Хотя у «гловатцев» за этим настрого следит весь политсостав, сразу вспомнились чеканные строки приказа командарма – «убитых хоронить, раненых не мешкая в медсанбат доставлять, а без вести пропавших и пленных у нас быть не может!»

Земля вздрогнула, затряслась, одновременный грохот разрывов просто оглушал. Власьев тут же вышел из блиндажа – из-за реки шел нескончаемый гром выстрелов, виднелись десятки вспышек. И повернулся на запад – над захваченными немцами позициями выросла стена разрывов. Все правильно – нельзя давать врагу закрепиться на занятом, надо немедленно вышибать, бить постоянно, ни часа фашистам покоя или сна на нашей земле!

Командующий 11‐й армией генерал-лейтенант Гловацкий

Псков

– Товарищ генерал-лейтенант, – в двери появился адъютант Семин, и по его чисто официальному обращению Гловацкий мгновенно насторожился, – к вам прибыл командующий ВВС фронта.

– Ну наконец-то, – чуть ли не взвыл от радости командарм. И шагнул навстречу крепенькому, низкого росточка генерал-майору в полевой форме с голубыми авиационными петлицами.

– Рад вас видеть, Тимофей Васильевич! Наслышан о вашем назначении, но вижу впервые! Дело имеется к вашим «соколам» огромное, очень сильно вы нам здесь нужны!

Рукопожатие между ними вышло крепким, чисто по-мужски надежным – силушкой генерала Куцевалова природа не обделила, как и храбростью. На груди Золотая Звезда Героя Советского Союза, под ней ордена Ленина и два Красного Знамени – один наш, другой монгольский. Летчик заметил взгляд командарма и улыбнулся:

– Тоже за Халхин-Гол получили, Николай Михайлович?

– Нет, намного раньше. Пришлось по тамошним пустыням и степям в прежние времена казаков барона Унгерна гонять, с ними цириков мятежных нойонов! Давненько сие было, уже подзабывать стал!

– Приходилось слышать, – с уважением протянул Куцевалов и как-то иначе посмотрел на длинную шеренгу орденов на кителе Гловацкого, долго и уважительно. Затем произнес: – Получил приказ задействовать всю авиацию фронта для прикрытия Пскова!

– Звучит весомо – «всю авиацию фронта». Это сразу наводит на весьма печальные размышления, что от пяти авиадивизий за месяц боев остались, как говорят в народе, только рожки и ножки. Ведь так? Скажите честно!

– Так точно, – глухо произнес летчик, на скулах заходили желваки. – На фронте сейчас всего две смешанные авиадивизии. В них только три полка, в которые свели наши оставшиеся самолеты. 63‐й полк СБ из 5 эскадрилий – все, что осталось после бомбежек мотомеханизированных колонн фашистов перед вашим укрепрайоном. В нем 45 исправных бомбардировщиков. И два истребительных полка – в 31‐м четыре эскадрильи – по 9 И‐16 и МиГ‐3, 18 И‐153. В 38‐м полку три эскадрильи «чаек» – 27 бипланов, и одна смешанная из 5 И‐16 и 2 МиГ‐3. Всего 115 боеготовых самолетов. Управления 3 дивизий и 20 авиаполков отведены в тыл на переформирование в связи с утратой материальной части.

– Как обтекаемо сказано, – ухмыльнулся Гловацкий. – Я тут с бывшим начштаба фронта генералом Кленовым время для беседы имел 2 июля. Так до начала войны в этих 5 дивизиях имелось что-то около девяти сотен вполне исправных самолетов, еще две сотни требующих ремонта. Возникает вопрос – где они? Сбили немцы? Не поверю – у них едва две сотни истребителей! Но может, разбомбили на аэродромах?! Щас! Замаются две с половиной сотни их бомберов прорву аэродромов бомбить! А ответ-то прост, и ларчик сей тайны открывается легко. Хотите узнать?

– Было бы любопытно узнать, – негромко произнес летчик, в его глазах явственно промелькнула враждебность.

– Разгильдяйство и обычный бардак, усугубленные растерянностью, порой переходящей в панику. Самолеты просто бросали на аэродромах, а командование, вместо того чтобы приструнить подчиненных, само подавало примеры паникерства. – Гловацкий зло ощерился и взял со стола тетрадку. И не глядя раскрыл ее посередине.

– Тут краткие записи из донесений особых отделов и политорганов за последние две недели. Причем только в зоне действий моей 11‐й армии. Я не мог установить связи с командованием ВВС, как мне известно, вы занимаете должность с 9 июля. Так вот, что мы имеем… 4 июля, Карамышево, авиабаза 8-й авиадивизии, полковник Шевченко приказал начать эвакуацию, не имея на то приказания от меня как командующего нашими войсками на данном направлении. Паникерство и вредительство чистейшей воды. Оный бывший полковник приказал взорвать запас бомб и горючего, имеющиеся девять совершенно исправных самолетов уничтожить, пулеметы «шкас» и патроны утопить в колодцах. На платформы и автотранспорт приказал грузить не матчасть и оборудование с вооружением, а личные предметы командования, такие как велосипеды, мотоциклы, подбитые легковые машины. Вам такое поведение подчиненных известно, Тимофей Васильевич? И это еще не все. Тут же, на этой странице, вырисовывается майор одного из «перебазируемых» полков. Посадил на «брюхо» четверку новеньких «мигов», якобы потерял в воздухе ориентировку, не долетев до аэродрома «Кресты» 20 километров из-за нехватки горючего, хотя оное в баках было. Шкурник, сволочь и дезертир! Умышленная порча матчасти, вместо того чтобы воевать в воздухе с врагом, отправится в тыл на переучивание! Таких случаев описано больше десятка! И если бы не своевременное принятие мер, то такие паникеры погубили бы те три десятка самолетов, что были найдены на брошенных аэродромах и нами отремонтированы за эти две недели! Три эскадрильи!!!