Андрей Пашкевич, старший брат Кати, вскоре после ареста Сердеева уволился с завода и выехал в город Бор Горьковской области, где жили две его сестры — Евгения, работавшая воспитательницей детсада, и Тамара, вышедшая замуж ещё на Дальнем Востоке за уроженца этого города и переехавшая на родину мужа в 1930 году. У Андрея, видимо, всё-таки была сильна крестьянская закваска, стремление к собственному хозяйству. В городе Бор такая возможность в то время представлялась. По его просьбе ему выделили участок земли, на котором он начал строить домик, разбил сад и огород. В Бор он выехал в 1937 году один, а семью, состоявшую из жены и двух сыновей, отправил в Краснодар. Там Алёшкины помогли им снять квартиру в своём же дворе. Наташа, жена Андрея, поступила на работу на Кожзавод.

Собственно, на этом можно было бы пока и закончить описание жизни этих родственников Бориса Алёшкина, но хочется ещё добавить несколько слов о том, за что же всё-таки репрессировали Дмитрия Сердеева. Об этом он сам, его семья и родные узнали лишь через много лет, когда прокурор, в своё время отказавшийся обвинять его, рассказал содержание постановления спецтройки, находившееся в деле Дмитрия.

На одном из партийных собраний завода в 1936 году, когда разбирался вопрос о врагах народа, Дмитрий Сердеев имел неосторожность выступить и сказать, что за время работы в Хабаровском крайисполкоме ему не раз приходилось лично встречаться и даже беседовать с Блюхером, Гамарником и другими ответственными работниками крайкома, крайисполкома и ОКДЦА, которых признали врагами народа, и он просто не в силах понять, как эти люди, если они действительно являлись врагами народа, могли так искусно маскироваться. В числе слушавших его коммунистов нашлась одна особо бдительная женщина, работница Ейского райкома ВКП(б), она написала заявление в райотдел НКВД о том, что Сердеев хвастался на партийном собрании своим близким знакомством с врагами народа. Это заявление и послужило основанием для ареста Дмитрия. А когда он на допросе подтвердил, что во время работы инструктором Хабаровского крайисполкома действительно встречался с этими людьми, то за этим, конечно, последовало решение тройки НКВД об осуждении его на пять лет заключения в лагере. Теперь, после разоблачения культа личности, мы знаем, что такие случаи были не единичные. К сожалению, повторятся они и в нашем рассказе.

Глава восьмая

Однако вернёмся к основному герою нашего повествования. Причём, прежде чем продолжить рассказ о его дальнейшей учёбе, сообщим о двух эпизодах его жизни, которые мы пропустили. Ещё до начала подготовки к поступлению в вуз, Борис Алёшкин, испытывая большое неудобство от того, что он до сих пор находился в неопределённом положении в отношении своей партийности, решил написать заявление в Приморский обком ВКП(б).

В военкомате он числился коммунистом и политработником — так значилось в его военном деле, и до сих пор никто никаких изменений в него не вносил. Борис не заявлял о своём исключении из партии, так как считал, что перед его отъездом обком отменил решение предыдущих комиссий и, следовательно, в рядах ВКП(б) он был восстановлен. Но прошло уже около года, а из Владивостока никаких документов не поступало, не было у Бориса и партийного билета. В конце 1935 года на его заявление пришёл ответ, что его дело передано в ЦКК ВКП(б), куда ему и надлежит обращаться. Получив такое непонятное письмо, Алёшкин обратился с жалобой в ЦК.

Прошло ещё около полугода. Весной 1936 года его вызвал директор института. Этот вызов произошёл вскоре после исчезновения Герасимова и Дика, и Борис, зная, что он исключён из партии, тоже мог ожидать любых неприятностей. Удивлённый и немного испуганный этим вызовом, Борис пришёл в кабинет директора института, старого врача Мотненко, в расстроенном состоянии. Тот начал разговор с вопросов о том, кем работал Алёшкин до поступления в институт и до приезда его на Северный Кавказ. Борис рассказал всё, как было, в том числе и про исключение из партии в 1933 году. Сообщил, что, несмотря на это, продолжал работать в прежней должности, что в январе 1934 года Приморским обкомом ВКП(б) был восстановлен, но до сих пор из обкома никаких документов о его восстановлении в партии не поступило. Объяснил Борис и то, что уволиться и приехать на Северный Кавказ ему удалось только поэтому, что Тралтрест на Дальнем Востоке ликвидировался.

Директор внимательно выслушал Бориса и протянул ему лежавшую перед ним бумагу:

— Ну-ка, прочти вот это. Что скажешь?

Борис взял письмо со штампом Дальневосточного краевого комитета ВКП(б), адресованное директору Кубанского медицинского института. Там было написано:

«Дальневосточный краевой комитет ВКП(б) просит сообщить студенту вашего института Алёшкину Б. Я., что решением крайкома от 15 марта сего года он назначен директором рыбомоторной технической станции в бухту Посьет. О своём согласии занять указанную должность ему следует письменно сообщить в крайком, после чего Дальневосточным отделением Главрыбы будет отдан соответствующий приказ, и ему переведут подъёмные для переезда к месту работы. Зав. отделом крайкома — подпись».

Борис удивлённо взглянул на Мотненко:

— Что же мне теперь делать? Я ведь в рыболовном-то деле почти неграмотен, да и техник из меня никакой, на этой работе я уж обязательно себе голову сверну… И учёбу бросать жалко, — растерянно пробормотал он.

Мотненко улыбнулся:

— А зачем бросать? Я навёл справки о вас. По отзывам всех педагогов, вы учитесь отлично. Может быть, в будущем из вас толковый врач получится. В письме спрашивается ваше согласие.

Борис как-то не обратил внимания на слова о согласии. До сих пор он всегда жил так: если комсомольский или партийный орган решил что-либо, значит, ему остаётся только подчиниться. Ведь думать о той или иной работе, о своём будущем он начал только после того, как был исключён из партии. Борис возразил:

— Но ведь Далькрайком принял уже решение. Как же так?

Мотненко ответил:

— Если бы дело касалось только исполнения решения, принятого крайкомом, то, по всей вероятности, я бы и не узнал о содержании этого письма, оно было бы адресовано лично вам. А тут, видите, обращаются ко мне, и не случайно. Дело в том, что ЦК ВКП(б) принял решение, что все студенты, задействованные ранее на какой-либо ответственной работе, если они учатся успешно, могут быть отозваны из института только с согласия дирекции института и их самих. Если вы такого согласия не даёте, то я тоже не дам и отвечу так: «Студент первого курса Кубанского мединститута Алёшкин Б. Я. в учёбе успевает отлично. Оснований для его отчисления