– Мамочка, а мы завтра пойдем смотреть попугая? – спрашивал ее Петька, поднимаясь по лестнице. Им выделили комнату на третьем этаже в самом углу у выхода на чердак.

– Конечно, – отвечала Айгуль отстраненно.

– А он не улетит в Африку? – спрашивал сын.

– Нет, сынок, он здесь живет.

В этот момент, уже подойдя к своей двери, Айгуль услышала в соседней комнате пение под гитару. Оно было настолько честное, настолько болезненное, что, казалось, рвало сердце своей исполнительнице.

– Иди, сынок, почисти зубы, а я сейчас приду, – сказала она и зашла в приоткрытую соседнюю дверь.

На террасе в плетеном кресле сидела Нора и, ловко перебирая пальцами, пела:

Закончив, Нора подняла лицо. Оно было заплаканным, а глаза припухшими.

– Тетя Нора, – сказала Айгуль удивленно, – что случилось? Я не знала, что вы можете так петь, – брякнула она первое, что пришло в голову.

Та зло ухмыльнулась и, предлагая племяннице пройти, сказала:

– Во-первых, Нора, а во-вторых, ты многого не знаешь про нашу семью, слишком поздно ты к нам присоединилась.

– Ну да, в восемнадцать я только познакомилась со всеми вами, но мне кажется, что прошло уже сто лет с той моей казахской сытой жизни.

– Сытой, но тюремной, – жестоко поправила Нора.

– Да, тюремной, – согласилась Айгуль. – Но знаешь, что самое обидное? Я прожила с ними восемнадцать лет, а они вычеркнули меня из своей жизни, словно и не было. Ладно дед, но бабушка и тетки… Там потеряла родных и здесь не сблизилась, вот с Глебом, Златой и Кирой я так и не сдружилась.

– Двоюродные могут сдружиться только в детстве. Вот если бы ты ела вместе с ними булки, которые шикарно пекла моя мама, что, кстати, не отменяло того, что она была лучшим адвокатом столицы… Так вот, если бы ты делила адвокатские кулинарные изыски на кухне, то тогда даже через годы и расстояния вы были бы родными людьми. Людей объединяют воспоминания, а когда это еще и детские воспоминания, то это вообще железобетонный клей.

– Нора, ты плакала? – спросила Айгуль на свою тетку, по сути, не плохую, а попросту несчастную женщину.

– Все нормально, так бывает, – усмехнулась она, стараясь не выдать дрожи в голосе. – Этот маленький гаденыш пожалеет, очень горько пожалеет об этом.

– Ты рассталась с Ники? – удивилась Айгуль, распахнув свои миндалевидные глаза, доставшиеся ей от отца. Вкупе с ее азиатской внешностью это создавало неимоверный эффект.

– Он расстался со мной, – усмехнулась Нора. – Я бы еще немного с ним протянула. Потому как человек не должен быть один – мы, люди, стадные животные и поодиночке начинаем дряхлеть.

– Как так? – было видно, что Айгуль находится в замешательстве.

– Вот так. Буду искать себе нового Ники, помоложе и поспокойнее, – вновь усмехнулась Нора, прикуривая очередную сигарету и наливая в бокал вина. – Мне не жалко времени, которое я на него потратила, я была счастлива. Вот ты почему одна – это правда вопрос, – сменив тему, поинтересовалась она у племянницы. – Молодая, красивая, да, ребенок, но Петька уже большой и не мешает личной жизни. Я нашла своего француза, когда Глебу было шесть лет, в семь уже оставила его со своими родителями и улетела в Париж. Да, дети – это прекрасно, я понимаю, но они вырастают и уходят в свою жизнь, забывая про тебя, да, звонят раз в день, но это самые приличные, остальные раз в месяц. И все твои жертвы они не вспомнят, не оценят, а наоборот, тяготясь твоей персоной, скажут: «Ты почему не устраивала свою личную жизнь?» И вот ты уже сидишь одна в квартире и думаешь: а зачем я отказалась от того или другого предложения. Да, Франция для меня была недолгой, но определила мою жизнь, и я очень рада, что не повелась на уговоры своей матери и не осталась в Москве с Глебом. Поэтому тебе надо продолжать жить, влюбляться, расставаться, а с Петькой и Лев, если что, поживет. Я думаю, он только счастлив будет. Так почему ты одна?

– Да как-то не случилось, – смутилась Айгуль, что на нее было непохоже, девушка была дерзкой и очень часто говорила людям, и родственникам в том числе, то, что о них думает.

– Сегодня вечером на ужине будет свидетель со стороны жениха, такой классный парень, Артем, он уже приходил к нам. По мне, так он лучше нашего Бычка в сто раз. Все при нем – и красота, и какая-то врожденная интеллигентность. Насколько я поняла, у мальчика даже есть деньги, правда, родительские, но в вашем возрасте это не имеет значения. Присмотрись к нему.

– Обязательно, – как-то легко согласилась Айгуль и встала. – Я пойду, мне надо Петьку уложить, ужин скоро.

– Присмотрись к Артему! – уже вслед кричала ей Нора. – Иначе к нему присмотрюсь я.

Но Айгуль уже не слушала тетку, в ее голове стучала лишь одна неприятная мысль: Ники бросает Нору, как так-то. Про предложенного жениха она предпочла забыть.

* * *

Ники ненавидел всю эту гнилую семейку. Он был уверен, она полна всяких грязных тайн, копни их только глубже, но на поверхности было сплошное чванство и высокомерие. Вынужденные родственники так и не приняли Николая, постоянно смотря на него свысока, словно они люди первого сорта, а он попал в эту высшую лигу по какой-то неимоверной случайности. На сто раз обсуждалось его образование, вернее, его полное отсутствие, неумение есть за столом и правила этикета. Ники сначала очень старался стать таким же, как они, усердно учил ударения в словах и как складывать вилки после еды, но как он ни пытался, ничего не получалось. Вернее, вилки-то он начал складывать как надо, да и когда говорить «одевать», а когда «надевать», быстро выучил, вот только родственники не спешили сменить тон с высокомерного на дружелюбный. И вот тогда он их всех возненавидел. Первым в этом списке, конечно, был его пасынок Глеб. В связи с тем, что им приходилось часто общаться и разница в возрасте была минимальна, Глеб насмехался над ним больше всех. Мальчик-мажор, выросший в роскоши и воспитывающийся бабушкой и дедушкой адвокатами, он имел хорошее воспитание и не имел ни к кому уважения. Мать для него была не авторитет, и поэтому ее настоятельные просьбы не насмехаться над Ники не имели на самовлюбленного отпрыска никакого действия. Конечно, Ники отомстил ему, уговорив Нору в восемнадцать лет сына обрезать ему все обеспечение под благородным предлогом воспитания мужчины, но каждое едкое слово, сказанное этим мажором, до сих пор стояло у Николая в голове.