– Вот жизнь, – улыбнулся широко, но, как показалось Янису, не очень искренне парень, – живем в одном городе, а встречаемся чаще в другом.

– Москва, она такая, в ней ты бываешь дальше, чем находишься территориально, словно оптический обман. Вроде и близко, а на самом деле далеко, – согласилась Кира и, вспомнив, что они не одни, так же радостно стала знакомить: – Это мой двоюродный брат Глеб, – обратилась она к Янису, видимо, Валентина была в курсе этой родственной связи.

– А это твой заикающийся жених? – предположил Глеб и свысока взглянул на Яна.

– В вашей семье распространение информации поставлено хорошо, – махнул головой Янис, широко глядя на Киру. Та же смутилась и извиняюще опустила голову. – А про то, что я красивый, вам не сказали?

– К сожалению, эти данные до меня не дошли, – ответил Глеб и снова надменно улыбнулся. – Маман упустила сей факт, видимо, как неактуальный.

– Это она, конечно, зря, – обиделся Янис. – У меня еще куча достоинств, которые могут побить мое феерическое заикание.

– Я уверен, вы нам их продемонстрируете. А в кустах вы, видимо, осматривали приданое своей невесты?

– Исключительно знакомился с флорой черноморского побережья, никакой корысти, – отрекся от предположения жених.

– Ну что ж, извините, я тороплюсь, – сказал Глеб, – но мы обязательно увидимся вечером за пафосным ужином, организованным твоим отцом, – обратился он к Кире. Скажу вам честно, Савелий, – Глеб снова повернулся к Яну, – ваш будущий тесть очень любит помпезность и традиции, учтите это.

– Спасибо, что предупредили, – махнул Янис головой. – Думаю, с традициями у меня туговато, но я обязательно подтяну эту область знаний.

– Кстати, Кира, как ты относишься к тому, что твой родитель дарит Баута? – сменил тему Глеб, тем самым показав Янису, что он ему больше не интересен. – Не старшей дочери, как это положено, а младшей. Были уже мысли убить Злату или надеешься, что это сделает ее глуповатый муж?

Кира как-то чересчур смутилась и сцепила за спиной руки, которыми только что обнимала двоюродного брата, словно она в них уже прятала оружие преступления.

Сентябрь 1765 год, Санкт-Петербург

Казанове опять снилась русская ведьма. Она трясла своими грязными патлами и что-то рычала на варварском языке. В руке у старухи был тот самый бриллиант, но почему-то алого цвета, и из него капала кровь, большими жирными каплями заливая красной жижей все вокруг. Но не страшная бабка пугала Казанову во сне, не кровь, что текла из алмаза, подаренного Екатериной, а то, что его руки были тоже все в крови, и он точно знал, что это кровь брата.

Вроде и не верил он во все эти колдовские уловки, но теперь чувство вины висело над ним, как дамоклов меч. Да еще и Заира усугубляла его чувство, она была как живое напоминание, как свидетельство его подлости и гадости. Ему резко захотелось покинуть эту страну с ее странными традициями, но добрыми людьми. Люди – это единственное, что ему приглянулось в северной державе. Но для того, чтобы уехать с легким сердцем, Казанова должен был устроить судьбу Заиры, девушки, которая подарила ему девять месяцев счастья. Не мог он вернуть ее туда, где широкое соломенное ложе составляло общую постель для всех. Для этого сегодня у него был запланирован визит к одному итальянцу, прожившему большую часть своей жизни в России и, видимо, решившему навсегда связать себя с этой страной. Его звали Антонио Ринальди. Старый архитектор не раз намекал Франческо, что был бы не против взять к себе Заиру, что она ему очень нравится и он обязательно обеспечит ей безбедную жизнь.

Ринальди жил недалеко, тут же на Миллионной улице – все итальянцы, обитающие в Санкт-Петербурге, предпочитали жить обособленной колонией поближе друг к другу. Правда, в отличие от Казановы, Антонио проживал в шикарном и, что немаловажно, собственном доме. Разговор был быстрый и живой, потому как Ринальди ждал этого. Он, как оказалось, предполагал, что энергичному Джакомо быстро надоест Россия. Единственное, чего Ринальди боялся, что тот выкупит Заиру и увезет с собой. Если честно, у Казановы ранее была такая мысль, но после посещения колдуньи Заира тяготила его. Более того, она выпросила у Казановы, и тот купил ей у бабки карты, которые всегда показывали только правду. Теперь от девушки невозможно было скрыться, она узнала от них об измене любимого и страшно ревновала его. В последний раз, когда он пришел под утро с очередной вечеринки, в его голову полетел графин, и это было последней каплей в терпении итальянца. В тот день он страшно избил Заиру. Позже она ластилась к нему и просила прощения, они даже помирились, как положено, но страшная мысль, что все изменилось и уже ничего не вернешь, поселилась в голове Джакомо. Именно поэтому разговор с Ринальди прошел спокойно и деловито, словно они обсуждали продажу лошади, красивой, но безвольной.

К чести сказать, Казанова не хотел заработать на Заире, а потому деньги, что Ринальди предложил ему, велел отдать отцу девушки.

Когда Джакомо вернулся со встречи, в комнатах, где они проживали с Заирой, было тихо. Девушка сидела за столом и с болью смотрела на разложенные на скатерти карты.

– Мы расстаемся навсегда? – тихо спросила она, уже зная ответ. – Дай мне что-нибудь на память о тебе, – тут же попросила она, – я буду любить тебя всю жизнь.

– Пойдешь в дом к Антонио Ринальди? – спросил ее он. – Архитектор обещал заботиться о тебе.

– Ты хорошо меня продал? – на полном серьезе спросила девушка. – Ведь я теперь стою дороже. У меня полно платьев, я умею есть как полагается и научена правилам этикета. А еще, – она словно набивала себе цену, – я умею разговаривать по-итальянски.

– Ты же знаешь, – у Казановы по сердцу скребли кошки, – он хорошо знает русский. Но ты не переживай, я не возьму ни копейки, все деньги, которых ты стоишь, он отдаст твоему отцу.

– Тогда ты не обидишься, если батюшка возьмет за меня по-честному? – спросила она испуганно. Заира словно боялась думать о расставании и поэтому занимала свои мысли совсем другим. – Им там очень трудно живется.

– Конечно, – согласился Казанова.

– Тогда отвези меня в Екатерингоф, пусть Ринальди заберет меня оттуда, – уверенно сказала она.

Когда Заира складывала вещи, она то плакала, то смеялась, в невозможности справиться со своими эмоциями. Уже на пороге старой лачуги, где жила ее семья, она вновь попросила о подарке.

Джакомо снял с шеи шнурок с шелковым мешочком, в котором лежал алмаз Баута, и протянул ей со словами:

– Продай, если будет трудно.

Заира в который раз кинулась к нему на шею, но стала не целовать, а словно собака обнюхивать его, видимо, стараясь запомнить запах любимого.

Когда на следующий день девушка вошла в дом Ринальди, на ее груди под платьем висел шнурок с шелковым мешочком, в котором хранился бриллиант Баута. Лишь только надев его, она почувствовала себя по-другому. Уверенность – вот что теперь читалось в ее облике. Трудно было в этой величественной красавице угадать крепостную девку.