«Тегераном больше, Тегераном меньше…» — кошмарные эти слова принадлежали кому-то из южноамериканских президентов, в том смысле, что, мол, далеко эта страна и не нас касается границами. В самом же Тегеране фраза звучала страшненько. Куда девалось полстраны? — спрашивали себя шах и его правительство. «Ты еси муж сотворивый сие!» — грозно рявкали на него из Парижа духовные лидеры запрещенных разновидностей ислама. А как дело было осенью, то спустя неделю Норвежский Нобелевский комитет присудил русскому царю свою премию, а царь пожертвовал ее на восстановление разрушенного Тегерана. Ужас подобного жеста дошел до народов лишь тогда, когда со спутников проверили и убедились: Тегеран цел. Пока что. Но уже есть фонд на его восстановление… Ну, а духовное управление персидскими мусульманами правильного толка было теперь размещено в уездном городе Касимове Рязанской губернии. Император ведал, что творил, делая именно такое забытое Аллахом место, как Касимов, духовным центром персидских суннитов. Царь — историк: это знают все. А кто еще не знает — «Тегераном больше, Тегераном меньше…» Нет, ничего не подумайте, но мало ли какие бывают… стихийные бедствия.

Южная Армения признала себя частью Российской Империи. Западная тоже, хотя позже. Северная, «Священная», почему-то осталась независимым государством. Притом нейтральным, лихие газетчики немедленно назвали ее «Закавказская Швейцария». «Гораздо лучше!» — откомментировал русский царь. Но отдыхать в Армению пока что так и не приехал: ни в Священную, ни какую другую. Отдыхать царь ездил в какое-то село на Брянщине, а чаще проводил одинокие дни в пустом мемориальном особняке в Староконюшенном переулке, где под ветками старой латании установил скошенную глыбу светлого мрамора, на ней же написал золотом: «Здесь я был счастлив». Поглядел на этот камушек с неделю, матернулся, велел убрать к чертовой матери — пошлятина! И сфотографирует еше какая-нибудь сволочь… В особняк никого не пускали. Но Анатолий Маркович слишком хорошо знал — что такое мокрые от слез щеки железного императора, проведшего час-другой в этом доме. Иногда царь даже напивался там. Впрочем, через день-другой, получив от Ивнинга SOS, прилетал из дружественного Ново-Архангельска седеющий царь Иоаким, и император на какое-то время обретал душевный покой. Не было покоя одному Анатолию Марковичу Ивнингу; он обязан был найти царскую… м-м-м, невесту.

Спасало только то, что придворный предиктор, младший брат отрекшегося царя Южной Армении, искать Антонину велел, но с нахождением — не торопил. Царю он явно сказал на этот счет что-то такое, чего Ивнинг не знал, но путем некоторой экстраполяции дьяк понял, что если уж сам царь не знает, где его наследник, то покусители на здоровье наследника (и жизнь, пронеси Господи!) уж и подавно ничего не знают. Или же предиктор сказал что-нибудь другое. Или вообще ничего не сказал… Но меры-то принимать надо?

Царь в последние годы творил на Руси иной раз вещи как бы безобидные, но совершенно непонятные. Мало того, что он запретил всю живопись художника Репина и приравнял ее к в уголовном кодексе к сексуальной эксплуатации малолетних, он давно убрал с Триумфальной площади памятник б. великому, б. пролетарскому б. поэту Маяковскому — но теперь перелил его в памятник своему собственному любимому писателю, точней, писательнице — Тэффи. «А фер-то кё мне было с ним делать? Смотреть противно» — только и отрезюмировал царь. Лишь потом репортеры обнаружили, что царь умудрился перелить не простой памятник, а гранитный. На ближайшем брифинге пресс-секретарь царя, темнокожий краснобай из Вест-Индии, сообщил, что таинствами вуду давно освоено переливание гранитных форм одна в другую. В данный момент изучается вопрос о переливке известной горы Казбек в иные, более совершенные, более удобные для туризма формы. На вершине горы Казбек предполагается установить гранитный памятник известному подвижнику и просветителю Российской империи, ее Вразумителю, известному в народе как Старец Федор Кузьмич.

Когда в мире «Тегераном больше, Тегераном меньше», Восточному Ирану оставлен только узенький выход в море через Белуджистан, послы трех десятков важнейших государств уже подобрали себе особняки под посольства в Трапезунде и даже в Исфагане — пусть русский царь делает со своим Казбеком что хочет, пусть хоть вовсе скомкает его и выбросит, ведь не курит! Ивнингу было не до того. Но вот мелочи, мелочи — из них кое-что путное могло сложиться. Как вот, например, из обрывков, числом одиннадцать, неизвестной газеты «Вечерний Ким…» (остаток названия утрачен), в которые оказались завернуты бильярдные шары из мамонтовой кости, закупленные столичным казино имени Достоевского, хозяином которого числился купец первой гильдии, член партии с тридцатилетним стажем Геннадий Павлович Хохряков. Именно его обозвал старым дураком Ивнинг трижды в последние полчаса, и собирался еще обозвать, чтобы… чтобы не был таким старым дураком, чертов дурак старый.

Бильярдные столы в этом казино большой роли не играли, бильярдный зал выполнял роль курительной комнаты, куда можно зайти на часок перед тем, как пересесть за «любишь-не-любишь», а потом если есть еще что проигрывать — можно идти с Зал Славы Достоевского, ставить на черное и красное, даже еще на какое-нибудь, если таковое отыщется, — все одно уйдешь из казино без копейки. Именно этим было славно в Москве казино имени Достоевского. В нем не выигрывал никто и никогда — поэтому посетители валили в него валом. Даже Гиннес бесплатно поставлял в него свой бессмертный черный напиток: ну не лестно ли потом иметь право написать на этикетке: «Наше пиво пьют у Достоевского!» Народ пил — и, понятно, проигрывал еще больше.

— Так вот, два обрывка газеты из доставленных вами одиннадцати — бесполезны, это одно и то же, стопку одинаковых газет разорвали разом и завернули шары. Из девяти других большинство отдает неумной мистификацией, однако на двух обрывках имеются куски рубрики «На родных островах». И выходит так, что «на родных островах», в доме известного камнереза Романа Подсе… — фамилия оборвана — живет, воспитывается и пребывает в добром здравии известный всему городу знаменитый ребенок по имени Павел, чья мать, Антонина, тоже неизменно пребывает в добром здравии. Ребенок растет нормально и обнаруживает любовь к засахаренным каштанам. Из чего анонимный читатель делает вывод, что это может подорвать добрые отношения с… — убить вас надо, с кем? Дальше нет ни слова! Сволочь, сволочь, сволочь!

Ивнинг сорвался на крик. Он стоял, опираясь кончиками пальцев на стол (о том, что это киммерийская поза вежливости, знать он не мог) и на одну ногу (вторая была короче, оттого он как аист ее слегка поджимал). Предиктор уже сказал ему по поводу упомянутой в газете Антонины: «Да, да, та самая. Чего волнуетесь? Чего играть мешаете?» — и отключил связь.

— Значит, имеем: в городе Ким… живет невеста императора Антонина и его будущий законный наследник, император Павел Павлович, растет нормально и любит засахаренные каштаны! И после этого вы утверждаете, что в вашем казино никто не выигрывает?

— Никто… — честно прошептал Хохряков. — Выиграть можно, но это очень дурная примета, и выигрыш немедленно следует проиграть, все так и поступают…

— А на бильярде? — Бильярд — олимпийский вид спорта… У нас только для отдыха… При буфете, там курить можно…