Уэст Маккрей (по телефону). Мэй Бет, по-вашему, Сэди склонна к насилию?

Мэй Бет Фостер (по телефону). Нет. Нет! Ну… Иногда она бывает жестока, но так можно про любого сказать. Это не в ее характере, если вы об этом.

Уэст Маккрей (по телефону). Кэдди сказал, что Сэди угрожала ему ножом. В брошенном «шевроле» ножа не было.

Мэй Бет Фостер (по телефону). Значит, он лжет. Сэди бы… Она никогда… Раз ножа нет, значит, он лжет.

Уэст Маккрей (по телефону). Или нож все еще при ней.

Уэст Маккрей (в студии). При ней он или нет – на самом деле неважно. Главный вопрос: почему у нее вообще был с собой нож?

Я возвращаюсь к дому Сайласа Бейкера.

Когда я паркуюсь позади его «мерседеса», меня бросает в холодный пот. Значит, он дома. В животе бурлит. Я выбираюсь из машины, иду к входной двери и вдруг слышу смех с заднего двора – видимо, там Кендалл и Ноа. Я поворачиваю туда и нахожу ребят у бассейна.

Внутренний двор, скрытый от посторонних глаз, впечатляет не меньше, чем выставленный на всеобщее обозрение фасад дома Бейкеров. У них длинный, широкий и глубокий бассейн с трамплином. С каждой стороны бассейна стоит по два шезлонга, а между ними располагаются стильные металлические столики. Глаз радуется буйному цветению аккуратных плодовых деревьев и кустарников. К раздвижной стеклянной задней двери ведет деревянный настил. Ноа дрейфует в воде на надувном матрасе. Кендалл загорает, лежа у бассейна на мягком полотенце с монограммой. Она шикарно выглядит в маленьком красном бикини.

Я с трудом могу сопоставить всю эту роскошь с тем, что увидела в заброшенном доме. В голове бьется лишь одна мысль: «Это все не взаправду…»

– Где Хави? – Ноа кивает в мою сторону.

– Н-не знаю. – Я пожимаю плечами. – С-сказал, что б-будет у вас.

– Хм. – Ноа берет телефон, лежащий у него на животе, и набирает сообщение. Он выжидает где-то с минуту, а потом говорит: – Не отвечает. Может, он уже в пути.

– Ты что, не переодевалась со вчера? – спрашивает Кендалл. Ноа смеется.

– Д-дома еще н-не была.

Кендалл привстает на локтях, слегка выпятив крупную грудь: кажется, пытается произвести на меня впечатление.

– Как так вышло?

– М-мне там н-неприятно находиться.

– Ну, надеюсь, ты не против все утро тут торчать, – говорит Ноа. – Нас наказали, потому что вчера кое-кто, – он укоризненно указывает на сестру, – не сумел прикинуться трезвой. Теперь мы целый месяц под домашним арестом.

Я оглядываю задний двор:

– Ужасное н-наказание, ничего н-не скажешь.

Ноа улыбается:

– Я тебя не слишком хорошо знаю, Лера, но, кажется, слышу в твоем голосе нотки сарказма.

– Есть н-немного. А г-где ваши р-родители?

Я поднимаю глаза на дом, в глубине души ожидая увидеть в окне лицо Сайласа Бейкера. «Где же ты, Сайлас…»

– Папа ушел к флористу, – сообщает Кендалл.

– Что? – Ноа поднимает бровь. – Опять с мамой поругался?

Кендалл томно потягивается:

– Мама услышала, как он встал сегодня ни свет ни зря и поехал в офис. Еще сказала, что он вчера офигеть как поздно вернулся с бейсбола. А обещал сидеть все выходные дома и не вспоминать о работе… В общем, мама рассердилась, ушла гулять с Джиной и не берет трубку. Воскресный семейный ужин пройдет просто замечательно.

– К-Кендалл, – внезапно говорю я, – т-ты не одолжишь м-мне к-купальник?

– Он будет тебе великоват. – Она кивает на свою грудь.

– Боже! – восклицает Ноа. Видимо, поведение Кендалл уже начало его раздражать. – Ну дай ей какую-нибудь майку с шортами.

Он подплывает на матрасе к бортику и вылезает из бассейна.

– Еще раз попробую связаться с Хави. Странно, что он не отвечает.

– Ладно, хрен с тобой. – Кендалл недовольно стонет и поднимается на ноги, всем своим видом демонстрируя, как ей не хочется делать мне одолжений. Я поначалу злюсь, но потом осознаю одну вещь, из-за которой мне становится горько.

Она не знает, что ее отец – чудовище.

– Пойдем, – бурчит Кендалл, и я иду за ней в дом. – Дам тебе шорты Ноа и какую-нибудь его старую футболку…

– С-сама делиться н-не любишь, д-да?

– Без обид, но, кажется, тебе не помешал бы душ.

– Б-без обид, но, к-кажется, ты т-та еще с-стерва.

Она останавливается и поворачивается ко мне с милой улыбкой:

– Никогда не поздно уйти.

Я ничего не отвечаю. Кендалл качает головой, будто это конец разговора, и мы заходим в дом через заднюю дверь. Представить не могу, каково это – каждый день спокойно заходить в такие хоромы и тем более здесь жить. Я опять думаю о том же, о чем подумала, впервые оказавшись в Монтгомери: раз у меня такой жизни никогда не будет, я охотно испорчу ее другим.

Внутри удивительно пустынно. На стене висят черно-белые семейные фотографии, снятые профессиональным фотографом в саду на заднем дворе. Я внимательно рассматриваю каждую: вот Ноа и Кендалл младенцы, вот они дошкольники, затем – неловкие подростки, а потом – красивые молодые люди. Их мать – элегантная женщина с кудрявыми светлыми волосами, которые с каждым снимком становятся все короче. Сайлас на всех фотографиях выглядит одинаково. Самое ужасное – то, каким он кажется безобидным. Смотришь и думаешь: за этим человеком наверняка как за каменной стеной.

Семейные портреты внезапно сменяются снимками школьных команд по бейсболу, которые тренировал Сайлас.

– Смотри, вот Хави, – говорит Кендалл, и я вздрагиваю от неожиданности.

Она показывает на фотографию. У меня не хватает смелости поднять глаза.

– Да что с тобой? – спрашивает она.

– Л-легкое п-похмелье.

– А у меня нет, – довольно заявляет Кендалл.

Я прохожу за ней через гостиную, в центре которой стоит огромный белый диван. От одного его вида становится не по себе. Когда Мэтти было девять, она стала жутко неуклюжей. В итоге она так это и не переросла, но тогда было хуже всего. Вечно все пачкала. Кендалл заводит меня в кухню. Серо-белые мраморные столешницы уставлены приборами из нержавеющей стали. Обеденный стол стоит напротив окна, из которого открывается вид на цветущий сад и кусочек террасы. Кухня загибается и ведет в прихожую.

– Погоди-ка. – Кендалл открывает холодильник. – Умираю с голоду.

Хлопает входная дверь.

– Кендалл, а чья это машина перед домом?

У меня кровь стынет в жилах.

Стоя к нам спиной, Сайлас запирает дверь. В одной руке у него букет из гвоздик и белых роз, другой он поправляет прическу. Потом он поворачивается к нам и внимательно смотрит на меня: