поскольку болгарское предложение шло вразрез с одним из краеугольных камней политики Сазонова в отношении проливов – никаким державам, кроме Турции и России, не дозволено влиять на навигацию в них, – он наотрез отказался и думать об этом. Он напомнил генералу, что Россия уже пошла на серьезные уступки, позволив Болгарии захватить Фракию по линии Энос – Мидия вдоль реки Эргене; требования же новых уступок способны лишь возбудить у России недоверие к болгарским замыслам в отношении Константинополя. Сазонов отметил значимость прежних шагов России навстречу Болгарии, лукаво сообщив Дмитриеву, что Генеральный штаб счел Адрианополь ключевым форпостом обороны турецкой столицы, хотя уже было известно, что это не так. Более того, он заявил генералу, что предостережение о смене правительства его вовсе не страшит: ведь если новое правительство в Софии действительно примет проавстрийский курс, это лишь покажет, как низко России следует оценивать Болгарию, а значит, и подавно ни о каких уступках и речи быть не может. Также Сазонов отклонил и предложение генерала Дмитриева о том, чтобы София принесла Константинополь Петербургу в дар, ибо вопрос был чересчур сложен, чтобы его можно было решить в рамках двустороннего русско-болгарского соглашения[230]. Русский министр прекрасно понимал, что после Лондонской конвенции 1871 года и Берлинского конгресса 1878-го какие бы то ни было изменения в вопросе проливов должны приниматься через многосторонние обсуждения, а учитывая нынешнее состояние русской армии, претерпевающей болезненные преобразования, момент был не самым удачным. Кроме того, последствия оккупации Константинополя – как для христианского населения, так и для российских интересов – потенциально могли обернуться настоящей катастрофой, и дозволить болгарам добиться столь мощного влияния на ситуацию было никак нельзя.

После взятия союзниками Адрианополя 27 марта впереди уже отчетливо маячил Константинополь. Реакция Сазонова была ровно той же, что и в ноябре 1912 года: в османскую столицу следует послать эскадру с военным отрядом ради поддержания порядка и защиты русских интересов. 29 марта, оперативно возобновив полномочия Гирса вызывать флот в случае болгарской угрозы Константинополю [Захер 1924: 62], Сазонов отчитался царю, что отправка судов обоснована

…как необходимостью принять меры к ограждению мирнаго христианскаго населения Константинополя во время безпорядочнаго отступления турецкой армии, так и желательностью, чтобы, в случае вступления болгарской армии в Константинополь, в водах Босфора находилась внушительная русская сила, способная своим присутствием оказать нужное давление для предотвражения таких решений вопроса о Константинополе и Проливах, кои были бы несовместимы с интересами России[231].

Царю было доложено также, что, послав эскадру к турецкой столице, правительство сумеет заранее купировать возможные кривотолки в печати, объявив, что русские силы пробудут там лишь столько, сколько потребуется для мирного урегулирования конфликта, – при этом сама манера изложения позволяла предположить, что истинные намерения министра иные[232]. Несмотря на то что Сазонов неоднократно указывал державам, что взятие болгарами Константинополя автоматически приведет к посылке к его берегам русских кораблей, ни в одном официальном документе не значится его заявлений о намерении России отправить в турецкую столицу пятитысячный корпус.

В апреле 1913 года был вновь подготовлен десантный отряд, но теперь из-за возросшего количества солдат возникли проблемы с их транспортировкой [Шацилло 1968:102]. Таким образом, пока не прибыл корабль, а лучше несколько, пока их не разгрузили и не подготовили к перевозке личного состава – что заняло бы по меньшей мере еще несколько дней, – Россия оказывалась бессильна и не могла защитить ни христиан, ни собственные интересы в османской столице. Болгар же от Константинополя отделял теперь лишь один, последний оборонительный редут, и шансы России остановить их таяли на глазах. Не осведомленный о черноморской ситуации, Гире телеграфировал 1 апреля, что если Россия не может направить к столице военный отряд, то «крайне необходимо ускорить заключение сторонами мира до падения Чаталджинских позиций, а затем – приложить все усилия, чтобы впредь подобного рода события не могли застать [Россию] врасплох»[233].

Лишившись одного из немногих реальных способов прямо влиять на ход событий, Сазонов удвоил усилия на дипломатической арене. Еще прежде, чем узнать, сколь ограниченны теперь его возможности, он предпринял попытку умиротворить болгар, предотвратив их дальнейшее наступление посредством очередной территориальной уступки. Памятуя о недавней беседе с миссией Дмитриева, 27 марта, еще до новой осады Адрианополя, Сазонов уведомил русских посланников в державах, что решил удовлетворить просьбу Софии об изменении ее границы с Турцией: теперь линия Энос – Мидия должна была быть проведена напрямую, не следуя, как прежде, разделяющей их реке Эргене. Сазонов торопил державы и Турцию как можно скорее одобрить план, опасаясь, что «всякое промедление чревато для Константинополя серьезной опасностью»[234], и настаивая при этом, что более уступок Болгарии быть не должно и ни при каких обстоятельствах ей не достанется выхода к морю – ни к Мраморному, ни через проливы[235]. Великие державы не выказали серьезных возражений против предложенной Сазоновым граничной линии, и та была включена в новое мирное соглашение.

Итак, одно из болгарских требований было удовлетворено, но его значимость омрачалась военно-гражданским конфликтом. Несмотря на то что болгарское правительство неоднократно заявляло державам, что после заверений в том, что ими будет гарантирована линия Энос – Мидия, наступление на Константинополь не планируется, все соглашались, что король Фердинанд и армейское руководство страны вскоре нанесут удар [Rossos 1981, chaps. 4, 7]. Даже сам болгарский премьер Иван Гешов всерьез опасался, что если как можно скорее не заключить перемирие, то атаки на Чаталджу уже «будет не избежать»[236]. А 29 марта русский посланник в Софии прямо заявил, что сдержать болгарский пыл можно, лишь возражая на действия короля и его генералов, а вовсе не гражданских властей[237].

Параллельно с попытками смирить Софию Сазонов стремился убедить державы согласовать турецкие контрибуции, затребованные болгарской миссией вместе с пересмотром границы во время того же визита в Санкт-Петербург в середине марта[238]. Он надеялся, что, как только все согласятся с необходимостью компенсаций, Болгария подпишет перемирие и не станет атаковать Константинополь. Однако, если новую границу державы поддержали весьма охотно, то предложение о контрибуциях встретило резкий отпор, и в первую очередь с французской стороны. Франция считала, что подобные изменения в пунктах Лондонской конференции послов обернутся тем, что и Вена выдвинет новые, своекорыстные требования; также, если туркам будет навязана контрибуция, Германия и другие державы несомненно воспользуются ситуацией, чтобы ближе сойтись с Высокой Портой[239]. К тому же французы опасались, что дополнительное финансовое обременение страны может прямо сказаться на их турецких активах[240]: Франция