болгар сдерживающим фактором»[253]. Аналогичными данными располагал и Грей, также сомневавшийся в возможности скорого наступления, что позволяло державам без спешки выработать мирные условия для Софии[254]. Словом, все сводки подтверждали полученную Петербургом информацию о готовности болгар к переговорам с турками [Rossos 1981: 127].

Большую часть имевшихся сведений о возрастающем нежелании болгар продолжать наступление Сазонов предпочитал не раскрывать, усиливая дипломатические позиции при помощи политики уступок, на деле таковыми отнюдь не являвшихся. 8 апреля он узнал о том, что Пуанкаре, ныне уже президент республики, но все еще игравший ключевую роль в формировании международной политики, собирается отказаться от идеи международной флотилии у берегов Константинополя, если Сазонов выкажет «хоть малейшее против того возражение»[255]. Полагая, что София уже готова подписать мир, Сазонов уведомил Францию и Британию, что согласен на международную морскую операцию – с учетом, что Порта дозволит проход кораблей[256]. Впрочем, согласился он, внешне давая понять, что тем самым многим поступается, на деле же рассчитывая приобрести дипломатические преимущества, использовать которые можно было бы в дальнейшем. Он также не преминул воспользоваться ситуацией для упрочения видимости общественного влияния, оказываемого на его политику, обмолвившись, что корабли следует отправлять лишь в случае неминуемой опасности, а раз так, державы должны позаботиться о том, чтобы русская эскадра не прибыла после их судов: ведь в противном случае в России поднимется настоящая буря общественного негодования[257]. Пока флот не мог обеспечить транспортировку столь внушительного отряда, который Сазонов желал бы перебросить в Константинополь, так что реальные его возможности для усиления русского влияния были довольно ограниченны, – однако, чувствуя, что опасность миновала, он вполне мог позволить себе подобные уступки. И действительно, 15 апреля всякая необходимость отправлять войска отпала сама собой ввиду подписания Болгарией и Турцией перемирия. Победа балканских союзников позволяла Петербургу надеяться, что они еще усерднее будут помогать ему в противостоянии австрийской экспансии в Эгейское море и в защите обходных путей к Константинополю и проливам.

Восход полумесяца

Еще даже до окончания Первой Балканской войны союзники принялись делить добычу. Так, Сербия, которой Великие державы отказали в правах на Адриатическое побережье, считала, что заслуживает большей части Македонии, чем отходила ей согласно секретному договору 1912 года между Белградом и Софией, и потому отказалась передать оккупированные территории болгарам. Территориальные разногласия между Сербией и Грецией по одну сторону и Болгарией – по другую достигли апогея к концу июня, когда болгарская армия атаковала сербские части в Македонии. На помощь сербам тут же поспешили греки, а следом за ними и румыны, также заинтересованные в ослаблении Болгарии, рассчитывая взыскать с нее заслуженную, по их мнению, компенсацию за многочисленные территориальные приобретения болгар. Хотя Россия и сожалела о разгоревшейся междоусобице, угрожавшей нарушить едва установившееся и столь выгодное ей положение на Балканах, но признавала – в лице Сазонова, – что несколько отрезвить Болгарию, пожалуй, не лишено смысла. Как он писал Извольскому 10 июля, подобное развитие событий не было таким уж досадным, ибо мощная Болгария не сулила ничего хорошего. Вызванная нынешним противостоянием перестройка, надеялся он, оформит такой баланс сил на полуострове, который в будущем поспособствует созданию нового союза малых балканских держав[258].

Однако события развивались вопреки его чаяниям, и к 12 июля уже поступили первые сводки о подготовке турецких сил к штурму Адрианополя, все еще находящегося под контролем болгар, чей контингент там уже сильно уменьшился ввиду текущих операций против бывших союзников. Турки были настроены весьма серьезно, ибо Адрианополь имел для них особое значение как первая столица Османской империи до завоевания в 1453 году Константинополя. Желая упредить турецкое наступление, Сазонов попытался усадить Болгарию, Грецию, Румынию и Сербию за стол переговоров, но поскольку стороны не желали идти на уступки, усилия русского министра не увенчались успехом. Параллельно с этим он поручил Бенкендорфу на назначенной на 15 июля конференции послов в Лондоне предложить державам немедленно сформировать в Константинополе комиссию по делимитации и отправить ее представителей на линию Энос – Мидия, воздвигая тем самым психологический барьер перед Турцией. Исходя из того, что силовое возвращение Адрианополя под турецкий контроль стало бы очевидным вызовом авторитету Великих держав, воплощенному в Лондонском договоре, последние единогласно высказались за заявление протеста действиям Порты. Однако их готовность протестовать уже вскоре стала неактуальной: 16 июля турецкая армия пересекла линию Энос – Мидия и в четыре дня овладела едва обороняемым Адрианополем.

Несмотря на то что в свою защиту турки пеняли на нарушения условий договора балканскими державами уже во Вторую войну[259], Сазонов рассуждал иначе. В контексте Турции речь шла о христианах, едва освобожденных от османского – мусульманского – гнета, над которыми теперь нависла угроза возвращения того же самого ига. Подобный откат, вне всяких сомнений, задевал лично Сазонова как православного, а также возбуждал общественное негодование и в России, и на Балканах, и в некоторых европейских державах[260]. Николай II разделял мнение Сазонова, что родственные узы обязывают Россию попытаться оказать Болгарии помощь, несмотря даже на то, что, исходя из сугубо «материальных интересов», Адрианополь вполне можно было бы оставить Турции[261].

После начала турецкой осады Адрианополя Сазонов 17 июля призвал Великие державы – или хотя бы союзников по Тройственной Антанте – провести совместную военно-морскую демонстрацию, чтобы вынудить турецкие войска отойти за линию Энос – Мидия; при этом он совершенно отрицал наличие у России намерений действовать в одиночку[262]. 20 июля он вновь обратился к державам – еще более настоятельно – под натиском двух весомых обстоятельств. Во-первых, турецкое правительство настаивало, что линия Энос – Мидия должна проходить по руслу реки Марицы, тем самым включая Адрианополь в границы Османской империи. Указывая на необходимость усиления обороноспособности своей столицы, турки наотрез отказались от каких-либо переговоров по данному вопросу. Во-вторых, свою позицию турки подкрепили последовавшим вскоре взятием города[263]. Как заявил Сазонов Бьюкенену, «если державы готовы прибегнуть хоть бы и к силовым мерам принуждения, он охотно к ним присоединится; когда же, напротив, они отвергнут подобную идею, то ему, в случае крайней на то необходимости, останется действовать в одиночку», обратившись, по его выражению, к «чрезвычайным мерам»[264]. Грей сомневался в успехе подобного [военно-морского] предприятия, немецкий министр иностранных дел фон Ягов возражал категорически как против предложенного, так и вообще против какого-либо принуждения, а французы обусловили свое согласие участием всех держав и, значит, вряд ли пока намеревались присоединиться [к России] [265]. Кроме того,