— Сантьяго мертв.

— Он не был мертв. — Она приложила пальцы к глазам и молилась, чтобы сохранить самообладание. — Он позвонил и попросил меня приехать.

— Монтега оказался здесь раньше!

— Да. — Взяв себя в руки, Дебора посмотрела на Немезида. — Но почему? Как он узнал, где найти Сантьяго? Откуда он узнал, что я буду здесь сегодня? Он ждал меня! Он назвал меня по имени.

Немезид заинтересованно разглядывал ее:

— Вы кому-нибудь говорили, что едете сюда?

— Нет.

— Я начинаю думать, что вы дурочка. — Он отшатнулся от нее. — Вы едете сюда, в такое место, одна, на встречу с человеком, который скорее всадил бы вам пулю в голову, чем стал говорить с вами!

— Он бы не причинил мне вреда. Он сам был испуган и был готов говорить. И я знаю, что делаю.

Он повернулся к ней:

— Даже отдаленно не знаете!

— А вы, конечно, знаете! — Она быстрым движением отбросила на спину свои растрепанные волосы, и ее голову пронзил новый приступ боли. — Ах, ну почему вы не уйдете? Зачем торчите здесь? Мне не нужны еще неприятности с вами! Я должна выполнить свою работу.

— Вы должны сейчас же уехать домой, остальное предоставьте другим.

— Сантьяго не обращался к другим! — огрызнулась она. — Он позвонил мне, говорил со мной. И если бы я добралась к нему раньше, я бы узнала все, что мне нужно! Я не… — Ее внезапно осенило, и она замолчала. — Мой телефон! Черт, они поставили подслушивающее устройство в мой телефон! Они знали, что я еду сюда! И в мой телефон в офисе тоже! Вот откуда они узнали, что я получу постановление суда на обыск в антикварном магазине! — Она сверкнула глазами. — Что ж, придется поторопиться!

Дебора вскочила, и комната завертелась перед ее глазами. Он успел поймать ее прежде, чем она снова осела на пол.

— День-другой вам уж точно нужно поберечься. — Он ровным жестом подложил руку ей под колени и поднял ее.

Ей нравилось, что он ее несет, даже слишком.

— Я сама вошла в эту комнату, Зорро, сама и выйду!

Он вынес ее в коридор.

— Вы всегда такая упрямая?

— Да. Я не нуждаюсь в вашей помощи!

— Я вижу, вы начинаете хорохориться!

— Может быть, раньше у меня и были затруднения, — сказала она, когда он посмотрел на лестницу. — Но сейчас у меня есть имя. Монтега. Пять футов восемь дюймов. Сто шестьдесят фунтов. Каштановые волосы, карие глаза, каштановые усы. Два золотых зуба. Имея такие приметы, поймать его будет не так уж трудно.

Он остановился и смерил ее ледяным взглядом:

— Монтега мой!

— В законе нет места для личной вендетты!

— Вы правы. В законе нет. — Приближаясь к основанию лестницы, он слегка изменил ее положение.

В его голосе звучало такое… разочарование, что Дебора поднесла руку к его щеке.

— Вам было очень плохо?

— Да. — Господи, как ему хотелось повернуться к ней, уткнуться лицом в ее волосы и позволить ей ласкать себя! — Мне было очень плохо.

— Позвольте мне вам помочь. Расскажите мне все, что вам известно, и я клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы Монтега и те, кто за ним стоит, заплатили за то, что они с вами сделали.

Она попытается. Понимая, что его это волнует, даже пугает.

— Я сам плачу свои долги.

— Черт, и он еще говорит об упрямстве! — Она поежилась, когда он вынес ее под дождь. — Я готова поступиться своими принципами и сотрудничать с вами, а вы….

— Мне не нужны партнеры!

Она почувствовала, как он напрягся от ее слов, словно от боли. Но она не смягчится. Во всяком случае, пока.

— Прекрасно, замечательно! Да опустите же меня! Вряд ли вы сможете пронести меня до дому!

— Я и не собираюсь. — Но он смог бы. Он уже представлял, как несет ее под дождем в ее квартиру и кладет в постель. Вместо этого он пошел по тротуару в конец квартала, где горел свет и двигался транспорт. — Остановите такси!

— Остановить такси? Вот так?

Он не понимал, почему внутри у него все горит и в то же время ему хочется смеяться. Он повернул голову и успел заметить, как сверкнули ее глаза, когда их губы оказались на расстоянии дюйма.

— Вы же можете поднять руку, не так ли?

— Да, могу! — Изнемогая в ожидании поцелуя, она подняла руку. Минут через пять к тротуару наконец подкатило такси. Несмотря на раздражение, она с трудом подавила улыбку, увидев, как водитель раскрыл рот при виде ее спутника.

— Ого, вы Немезид, да? Эй, приятель, подвезти?

— Нет, подвезти надо леди! — Он безо всяких усилий усадил Дебору на заднее сиденье и еще раз, словно на память, провел рукой в перчатке по ее щеке. — Дома приложите к больному месту кусок льда и выпейте аспирин.

— Спасибо! Большое спасибо! Послушайте, я не закончила…

Но он отступил на шаг назад и исчез в темном густом дожде.

— Это действительно был он, да? — Таксист выгнул шею к Деборе, игнорируя раздраженные гудки. — Что он сделал, спас вам жизнь или что-нибудь еще?

— Что-нибудь еще, — пробормотала она.

— Вот это да! Приеду домой и расскажу жене! — Широко улыбнувшись, шофер включил мотор. — Поездка за мой счет!

Со стоном, обливаясь потом, Гейдж работал со штангой; лежа на спине в одних шортах, он качал брюшной пресс. Его мускулы пели, но он твердо решил отжаться сто раз. Пот ручьями лил ему на глаза, а взгляд был сосредоточен на одной маленькой трещинке на потолке. Даже в боли он находил удовлетворение.

Гейдж слишком хорошо помнил то состояние слабости, когда ему тяжело было даже поднять журнал. Когда он, с трудом держась на ватных ногах и прерывисто дыша, пытался ходить по больничному коридору. Он помнил, что такое разочарование и беспомощность.

Сначала он не хотел лечиться, предпочитая сидеть в одиночестве и размышлять. Затем он счел свою мучительную боль наказанием за то, что остался жив, а Джек погиб.

А однажды, слабый, больной, в состоянии самой темной депрессии, он стоял в своей больничной палате, покачиваясь и опираясь о стену. Всей силой воли он желал просто исчезнуть.

И исчез.

Не веря себе, он решил, что начались галлюцинации. Что он сошел с ума. Затем, в состоянии ужаса и потрясения, он раз за разом исчезал и возникал, дойдя до того, что наклонял зеркало наискосок комнаты, чтобы наблюдать, как он сливается с пастельной стеной возле постели.

Он никогда не забудет то утро, когда медсестра принесла завтрак и прошла мимо, не заметив его, на ходу проворчав что-то о пациентах, которые не лежат в постели, как полагается.