Она ничего не помнит.

– Совсем ничего? – переспрашивает зять, который одновременно продолжает оставаться мужем Сандрины. – Она совсем ничего не помнит?

Анн-Мари говорит:

– Какие-то мелочи начали всплывать после того, как мы приехали к ней в Париж. Детские воспоминания… И еще одно очень четкое воспоминание: когда она вернулась домой, в нашу квартиру, она вспомнила день, когда получила водительские права. Она потому и поехала с нами, что узнала нас, своих родителей. Но мне очень-очень жаль, тебя она не помнит.

Все поворачиваются к Сандрине, и она понимает, что вслух задала вопрос:

– А Матиаса?

Анн-Мари хриплым голосом говорит:

– Нет, она не помнит даже Матиаса. В больнице, где она находилась, врачи сказали, что у нее был по меньшей мере один ребенок. Она очень хотела его увидеть. Она думала, что уж это она обязательно вспомнит… материнский инстинкт…

Сандрина снова отворачивается и смотрит на сад. В материнский инстинкт она не верит. Однажды они с Матиасом смотрели документальный фильм, там говорилось, что самка может не признать своего детеныша, принять его за чужого, даже бросить его умирать, если запах покажется ей незнакомым. Чтобы узнать об этом, Сандрине никакие фильмы не нужны, ей хватило собственной матери. Зато Матиас слушал голос за кадром, замерев, и, когда на экране появилась обезьяна, прижимающая к груди детеныша погибшей самки, Сандрина сказала: «Ты это видел, Матиас?» И не посмела добавить: «Это совсем как мы с тобой».

– Анн-Мари, вы думаете, она узнала своего сына? – спрашивает мужчина-полицейский. Он редко открывает рот. Голос у него ровный. Мягкий, приятный.

– Нет, не думаю, – говорит Анн-Мари и всхлипывает.

Патрис прижимает ее к себе и говорит:

– Все будет хорошо, все наладится, Нини, она уже здесь, с нами, разве это не чудо? Ну что ты? Ну что ты, Нини, дорогая, если она узнала нас, то нет ничего невозможного.

Сандрина сидит на табуретке, ей не хватило места на диване или где-либо еще, и в это мгновение ей очень хочется, чтобы муж тоже обнял ее и сказал: «Все будет хорошо, все наладится», но нет, он слишком подавлен, уставился в пол, сцепив пальцы.

Раздается скрип, все поднимают голову: по лестнице спускается Каролина. Анн-Мари высмаркивается, они с Патрисом успевают немного отодвинуться друг от друга, пока их дочь одолевает последние ступеньки. Все лица обращены к ней, все ждут, и она, скрестив руки на груди, говорит:

– Он уснул чуть ли не на полуслове, думаю, для него это слишком.

Сандрина еле слышно поясняет:

– Да, он плохо спал этой ночью.

Каролина пытается улыбнуться:

– Я тоже. – Потом она достает из заднего кармана джинсов слегка помятую пачку сигарет. – Ничего, если я покурю на улице?

В ответ – тишина. Муж Каролины по-прежнему молчит, он в шоке, и Сандрина сглаживает момент:

– Конечно, идите, вы не промокнете, если постоите у стены под навесом.

Женщина-полицейский встает, засовывает руку в карман куртки и говорит Каролине:

– Я с вами.

Застекленная дверь движется в одну сторону, потом в другую. Сандрина идет включить духовку – пора подогреть курицу. Из окна кухни она не видит ни Каролину, ни следовательницу, они прижались к стене. Но видит их руки. То одна рука поднимается, то другая, сигарета подносится ко рту, вдох, постукивание по фильтру. У Каролины кисть маленькая, загорелая, с недлинными пальцами и коротко остриженными ногтями. У полицейской кисть крупнее, сильнее, ногти у нее тоже короткие, слегка пожелтевшие от табака. Окно приоткрыто, и Сандрина слышит, как они переговариваются. Слышит и то, что в гостиной мужчина-полицейский ровным голосом пересказывает и так всем известные факты – про день, когда пропала Каролина, про недели безрезультатных поисков, про овраг на краю поля. Он уверяет, что они тогда прошли по всем следам. Сандрине нет нужды слушать это снова, ей все это рассказывал муж, и пока она моет листья салата, прислушивается к женским голосам, раздающимся снаружи.

– Как вы? – спрашивает полицейская.

– Неплохо, только очень странно, – отвечает Каролина. – Я надеялась, что, увидев все это… это…

Голос обрывается, и женщина-полицейский говорит что-то подбадривающее, уверяет, все наладится.

Сегодня все как один говорят «все наладится», потому что все идет наперекосяк, думает Сандрина.

– В самом деле ничего? Совсем ничего? – снова спрашивает женщина спустя несколько мгновений.

– Ничего, – отвечает Каролина. – Его лицо, запах… ничего. Я хочу сказать, да, это мой сын, я вам верю, но я этого не знаю, то есть знаю, но это как если бы… я путаюсь, не знаю, как объяснить…

– Понимаю, – говорит женщина, – да, я понимаю. Это начало сложного процесса, Каролина. Я не психотерапевт, но я говорила со специалистами из центра, когда мы вместе с вашими родителями приехали в Париж. Они сказали, что не могут ничего обещать, что нужно время. То, что вы вспомнили своих родителей, это хороший, очень хороший признак. Как вы хотите пока все организовать?

Молчание, выдох, облачко дыма, и Каролина говорит:

– В любом случае я хочу остаться у родителей. Они так тоже считают. Все так считают… И я хочу сказать в ответ на ваши мысли, что этого мужчину я тоже совсем не узнаю, и к тому же здесь теперь другая женщина.

Это о ней. Каролина говорит о Сандрине. Они говорят о ней.

Сандрина ждет.

Каролина добавляет:

– И он почти все время молчит, можно подумать, что он тоже меня не узнает.

По ходу разговора у женщины-полицейского нашлось для Каролины несколько любезностей, она говорит мягко – это совсем не тот голос, что звучал в гостиной, – и Сандрина думает, что и сейчас следовательница найдет подходящие слова. Скажет: ну да, для него это тоже шок, я его понимаю, он был очень взволнован, когда узнал, что вы нашлись, или что-то в этом роде, но нет, она молчит. Еще несколько облачков дыма. Тишина. И наконец она произносит:

– Мы это уже обсуждали, Каролина. Я была с вами откровенна во всем, что касается вашего… исчезновения. Вы знаете, что я думаю о вашем муже. Бывшем муже. Я тоже думаю, что будет намного лучше, если вы предпочтете держаться от него подальше.

Сандрина напряглась. Каролина не сказала, что ей лучше остаться у родителей, она сказала, что это то, чего она хочет. И кто это все, кто тоже так считает? Ее родители? Полицейские? Психотерапевты центра, откуда ее забрали?

Салат уже вымыт. За окном не знают, где затушить сигареты. Наконец дверь распахивается, Каролина входит с двумя окурками в руке, она заходит в кухню с вопрошающей улыбкой. Сандрина говорит «да» и указывает на мусорный бак рядом с холодильником.

Каролина выбросила