Утром 6 марта был издан приказ по флоту, которым окончательно требовалось убрать с улиц орудия и пулеметы, однако последние еще долго продолжали стоять у входа в Морское собрание, где помещался тогда Исполнительный комитет. Этим же приказом было снято с крепости осадное положение.

6 марта члены Совета рабочих депутатов во главе со Скобелевым сочли возможным возвратиться обратно. Ф. И. Родичев как комиссар по делам Финляндии остался еще на несколько дней для переговоров с представителями финляндских политических партий касательно будущего управления краем.

7 марта произошло вновь несколько случаев самосуда. Все арестованные по приказу Исполнительного комитета из Морского собрания были переведены в Морское отделение губернской тюрьмы на Скатуддене или в 5-й Временный лазарет Императорского финляндского сената на станции железной дороги, откуда удобнее было отправлять арестованных в Петроград.

Там содержались начальник охраны рейдов Свеаборгского порта капитан 1-го ранга Балк и его помощник капитан 2-го ранга Рыжей. Последнего вывели из камеры для следования в комитет. Сознавая, что его ведут на смерть, но не желая отдаться живым в руки матросов, он, не видя в то же время никакой надежды на выход из создавшегося положения, решил покончить с собой и бросился головой вниз с мостика, соединявшего его камеру с лестницей вниз…

Некоторых офицеров, проживавших в казенных домах, комитет оставил под домашним арестом, приставив к дверям той камеры, где находился офицер, часового. Так было сделано в отношении подполковника отдельного корпуса жандармов Корнилова (Н. Н.), занимавшего казенную квартиру в доме № 4 по Реддэльской улице.

Измученный постоянными налетами на их квартиру каких-то темных личностей, продолжавшимися ежедневно по несколько раз в день, он не выдержал и покончил с женой и собой, перерезав бритвой артерии. Н. В. Корнилова, когда взломали двери их спальни, была еще жива, но скончалась несколько часов спустя от сильной потери крови. Часовой матрос заявил, что и он устал отбивать эти налеты…

Последней жертвой был флагманский врач, статский советник Кистяковский (А. А.).

8 марта Ф. И. Родичев в прощальной речи на линейных кораблях, оставляя город Гельсингфорс, сказал матросам: «Знаете ли вы, что немцы в Гамбурге набрали 3000 вооруженных шпионов, которых они секретным образом переотправляют в Финляндию для искусственного поддержания беспорядков среди вас? Знаете ли вы, что скоро до вас будут доходить сведения, что там-то матрос из-за угла убил солдата, а здесь солдат матроса, там офицер застрелил воина, а тут финны стреляли в солдат…».

Взяв обещание о прекращении расправ, Ф. И. Родичев покинул Гельсингфорс.

Матросы сдержали обещание, и случаев самосуда уже больше не наблюдалось.

За эти дни и контрразведка крепости, и Оперативная канцелярия штаба командующего флотом, и даже сам Исполнительный комитет в лице Отделения по охране народной свободы получили в свои руки массу ценного материала, раскрывшего комитету глаза на многое такое, на что он прежде смотрел или сквозь пальцы, или к сообщениям, о чем относился с недоверием.

Граф в своей книге «На «Новике» говорит о присяжном поверенном Шпицберге, называя его большевиком и рассказывая, что именно большевики устроили резню. Нам думается, что это не так. Конечно, большевики приложили свою руку, но прежде всего нужно знать, кто был сам Шпицберг. Вполне было выяснено, что он являлся германским агентом, и агентом весьма деятельным, настолько ценным для германского командования, что когда при освобождении Финляндии от большевиков Шпицберг был случайно расстрелян, то вдова его получила от германского командования в возмещение за смерть мужа 100 тысяч финских марок (1918 год).

Все убитые офицеры, за редким исключением, были погребены или поздно вечером, или рано утром без отдания воинских почестей, а некоторые даже тайком, так как нижние чины не позволяли предавать тела земле, желая подольше насладиться муками родственников. Первоначально даже не было надписей на крестах, и только при немцах администрация кладбища и родные погибших сделали соответствующие надписи, заменив ими номера на оборотной стороне. Почти все русские газеты поместили статьи, посвященные освещению Гельсингфорсских событий. В этих статьях погибшие офицеры были выставлены «лицами, игравшими двойную роль в событиях… чья бессмысленная и беспощадная жестокость вызывала к себе гнев восставшего народа, не было пощады взяточникам, так много повредившими делу обороны Родины…».

Преступные слова, продиктованные немецким языком и услужливо записанные теми подхалимами, которым нужно было осветить эти зверские убийства именно в таком свете. Мы категорически утверждаем, что среди убитых не было сомнительных лиц, а тем более взяточников, так как в действующих частях вообще не могло быть и намека на это, что является и незаслуженным, и особенно оскорбительным обвинением.

Погибли лучшие русские офицеры, бесконечно преданные долгу и принятой присяге, быть может, требовательные по службе, люди с огромными знаниями своего дела и края, главным образом специалисты.

Благодаря случаю организация, устроившая это побоище, была раскрыта и утром следующего дня уже почти ликвидирована своевременно принятыми мерами, и мы, таким образом, не лишились еще больших нужных для России жизней. Вместе с тем следует обратить внимание на то обстоятельство, что почти все убийства были совершены не своими людьми, которые, наоборот, защищали своих офицеров, а исключительно почти темными личностями, лишь переодетыми в матросскую форму. Генерал Котен убил трех матросов, защищаясь от окруживших его негодяев. Где их трупы, почему они не погребены так же торжественно, как тела двух других? Да только потому, что они никогда не были матросами, и трупы их исчезли из покойницкой военного госпиталя, куда были привезены. Тяжелые дни пришлось пережить тогда русским в Гельсингфорсе.

Не было семьи, где бы не было траура, если не по отцу, мужу или сыну, то по близким родственникам.

13 марта в Гельсингфорс прибыли и произвели объезд казарм и судов флота члены Государственной думы Кедрин и Афанасьев, а 17 марта прибыл на похороны жертв революции и сам Керенский. Жертв было всего две: Карюкин и Казиров, которых в красных гробах при стечении войск и народа торжественно предали земле на высокой скале южной оконечности Брунс-Парка с расчетом, что поставленный там памятник будет виден еще издалека. С приходом немцев в 1918 году тела их были вырыты и увезены на кладбище, откуда в 1925 году большевики их перевезли в Петроград.

Адмирал Максимов и Керенский шли за гробом. Было произнесено много речей, среди которых Максимов сказал следующее: «Граждане российские! Тысячелетняя страница русской истории перевернулась. Вы свободны. Вы, ваши дети и потомки. Здесь лежат двое, но они представляют тех, кто в последние десятилетия погибал за свободу. Поклонимся им, граждане!» Адмирал совершил