Когда поздно вечером Михаил Родзянко прислал Царю телеграмму: «…Правительственная власть полностью бездействует и совершенно бессильна восстановить нарушенный порядок», — он ей не поверил и отвечать не стал. Председатель Думы слишком часто поднимал шум по пустякам. Зато князь Голицын получил распоряжение «занятия Государственной Думы прервать» до апреля 1917 года. По словам Георгия Каткова, уезжая в Ставку, Император оставил два незаконченных манифеста: один — о прекращении заседаний Думы, второй — о кратком перерыве. Совет министров и премьер-министр Голицын, должно быть, сделали свой выбор самостоятельно, поскольку нет никаких указаний на то, что они проконсультировались у Императора.

Люди, высыпавшие на улицы 27 февраля, были вооружены и готовы сражаться, но вместо этого началось братание с солдатами, которые присоединились к ним. В этот день самодержавие фактически перестало существовать. Военные, а затем и гражданские власти перестали функционировать. Услышав доклад Хабалова об ухудшившемся положении, Совет министров сначала потребовал введения военной диктатуры, а затем образовал комитет, который бы сотрудничал с Думой. Но несколько часов спустя он решил, что разумнее всего снять с себя всякую ответственность и всем составом подать в отставку. Царь телеграммой отклонил отставку и распорядился, чтобы министры сохранили свои посты. Он уведомил их о том, что направляет в Петроград генерала Иванова во главе верных войск с полномочиями военного диктатора с целью восстановления порядка и что тотчас возвращается сам. Нарушив распоряжение Царя, генерал Алексеев задержал депешу. Правда, едва ли от нее была бы какая-то польза, даже если бы она пришла вовремя. Министры уже разошлись по домам или попрятались.

На следующий день Император сел во второй из литерных поездов, которые должны были проследовать через Смоленск и Бологое, открыв более прямой путь Иванову. Царь рассчитывал приехать домой через два дня и был уверен, что его присутствие вместе с верными войсками изменит обстановку в лучшую сторону. Он даже не догадывался о том, какие силы сплотятся в заговоре против него в ближайшие трое суток в его же собственном вагоне и вырвут у него решение, которое изменит Россию навсегда.

Пока Николай ехал к столице, на станциях его встречали местные начальники и почетный караул. Но, прибыв в Бологое, он узнал, что путь впереди перекрыт мятежными силами, и было решено пустить состав на запад, в Псков, где находилась ставка Северного фронта. По мере приближения к Пскову стало известно, что почетного караула не будет, хотя губернатор провинции был на месте и уверял Императора, что в городе спокойно, несмотря на вести из Петрограда. Командующего фронтом генерала Рузского не оказалось, чтобы приветствовать Верховного Главнокомандующего. Прибыв с опозданием, он ввалился в салон-вагон Царя в заляпанных грязью галошах, с кривой усмешкой. Это были недобрые знаки.

Император приветствовал его с обычным радушием. Рузский рассчитывал увидеть в вагоне Родзянко, но председатель Думы не приехал на станцию Дно, как планировалось, хотя Николай прождал тридцать минут, чтобы, по просьбе самого Родзянко, встретить его. Не приехал тот и в Псков. Это означало, что Рузскому одному предстояло уговаривать Царя предоставить уступки, которых добивались Дума и либеральные министры. Рузский был очень грубый и настойчивый человек с тактичностью бульдога, и он, рубя с плеча, обрисовал Николаю обстановку в Петрограде, утверждая, что лишь правительство народного доверия может вывести общество из хаоса. Но Император был тверд и заявлял, что эти вопросы могут быть решены эффективно, когда на следующий день он прибудет в столицу.

Ситуация запутывалась благодаря дезинформации, манипуляции данными и откровенной лжи. Задача военных руководителей заключалась теперь в том, чтобы склонить Царя к политическим уступкам, которые удовлетворили бы народ и исключили необходимость использовать войска для прекращения смуты. Императору не сообщили о том, что уже образован Временный комитет с Родзянко в качестве председателя, который взял положение в свои руки. Не знал Государь и о том, что господин председатель арестовал его министров, кроме военного и флота, и заключил их в Петропавловскую крепость. Командующие всеми фронтами постоянно получали из Ставки депеши от Родзянко и от Алексеева о положении в Петрограде и больше всего боялись, что применение войск для подавления беспорядков в столице приведет к полному развалу армии. У них создалось впечатление, что Родзянко — именно тот человек, который сейчас нужен в Петрограде, который владеет положением, и как только Император согласится на создание «правительства народного доверия», так необходимость в военном вмешательстве будет устранена.

Между тем генерал Иванов успел прибыть с войсками в Царское Село, и интриганы постарались, чтобы он не принял нужные меры. Генерал Алексеев возложил на себя обязанность сообщить Иванову из Могилева, что Царь должен согласиться на формирование правительства народного доверия, и в этом случае цель экспедиции Иванова станет иной. Затем Алексеев направил Николаю в Псков отчаянную телеграмму, указывая на растущую опасность анархии, развал армии и уменьшающиеся возможности выиграть войну, и убеждал его согласиться на представительное министерство во главе с Родзянко. Этот аргумент сломил сопротивление Императора. Он согласился подписать манифест и направил телеграмму Иванову не предпринимать никаких действий впредь до новых указаний. Измученный трудными событиями дня, после полуночи Царь удалился к себе.

Зато Рузский не думал никуда удаляться. Он связался по прямому проводу с Родзянко и в течение четырех часов вел с ним переговоры, из которых узнал, что революция приняла угрожающие размеры, что солдаты отказываются повиноваться и даже убивают своих офицеров, что председатель заключил министров в тюрьму, что ненависть к династии усиливается и ее невозможно удержать. По словам Родзянко, уступки Царя слишком запоздали и только отречение в пользу Наследника может спасти положение. Рузский удивился, услышав, что, пожалуй, единственным решением, которое может спасти столь опасное положение, является только отречение, ибо власть ускользает у него из рук.

Когда Алексеев получил копию этой телеграммы, он отправил депеши всем командующим фронтами, описывая ситуацию и выражая свое мнение, что ввиду усилившейся враждебности к Государю отречение стало единственным способом спасти не только династию, но и армию и получить возможность выиграть войну. Он попросил, чтобы командующие направили свои ответы на это предложение непосредственно Царю в Псков, отослав копии ему, Алексееву, в Ставку.

Утром 2 марта Рузский разбудил Императора и зачитал ему запись переговоров с Родзянко. Сразу после этого стали поступать результаты опроса командующих вместе с копиями телеграмм Алексееву и его собственным мнением в поддержку отречения. Все поддержали это предложение, и только генерал Сахаров, командующий Румынским фронтом, задержал свой ответ в ожидании мнений остальных главнокомандующих. Совет министров самораспустился, а теперь еще и царские генералы, без которых нельзя было бы выиграть войну,